Хуан подполз ближе, осмотрел матроса и его рану. Он горел в жару, рана вокруг покраснела. Она вызывала сильное беспокойство.
Отчаяние охватило Хуана. Он бросил грести, облил себя морской водой и сел, свесив ноги в воду. Потом, вспомнив акул, быстро выдернул их.
Горизонт был чист. Ни один парус не оживлял его темнеющую линию. Тут Хуан заметил, что течение неуклонно сносит плот всё дальше к востоку, почти не приближая к побережью. И понял бессмысленность трудов приблизить плот к материку. А до берега было не менее десятка миль. Преодолеть такое расстояние одному было немыслимо, имея одну доску и вероятность развала плота.
Он вытащил кинжал, посмотрел на него, как на избавление от мук, уже наваливающихся на него по мере восхода солнца.
Вздохнул безнадёжно, отложил кинжал и лёг на спину, устремив глаза в беспредельную синеву. В голове вертелась одна мысль, что совсем недавно с этого прекрасного неба лил ещё более прекрасный дождь, о котором сейчас он мог только мечтать.
Снял с шеи платок, прикрыл лицо и шею. Глаза сами закрылись, и он забылся не то дремотой, не то грёзами, неясными и малоприятными.
Очнулся, ощутив качку. Оглянулся, с трудом протолкнув густую слюну в горло. Ветер свежел, волнение усилилось, а Пита на плоту не оказалось. Удивление или сожаление не посетили Хуана. Он был равнодушен. Все помыслы сфокусировались на глотке пресной воды. Вспомнил, что теперь хоть и зима, но солнце палит довольно сильно. Попытался увидеть землю. Она продолжала маячить вдали, словно и не приблизившись.
С трудом оглядел горизонт. Светлое пятно на западе привлекло его внимание. Он попытался встать, не удержался на ногах, ощутив невероятную слабость во всём теле. Едва не свалившись в море, он сел, боясь пошевелиться.
Постепенно надежда затеплилась в нём. Он повернулся лицом к пятну, которое могло быть только парусом, и стал напряжённо наблюдать.
Заставил себя подумать спокойно, трезво. Парус мог быть милях в трёх, не дальше. Но куда он движется? Скоро стало ясно, что он догоняет плот и к полудню была надежда, что судно поравняется с плотом.
Хуан посмотрел на солнце, прикинул время. Ему показалось, что до полудня не более двух с небольшим часов. Это его ободрило, потом опять опустило в бездну отчаяния. Кто заметит крохотный плотик с одним человеком, которому даже встать не удастся и помахать нечем? Он даже отвернулся и лёг на живот, прикрыв голову платком.
Сколько пролежал, определить не смог. В голове стоял туман, перед воспалёнными глазами только мириады бликов моря и бледное небо. Пришлось напрячься, встряхнуться. Судно оказалось довольно близко, идущее длинными галсами против ветра. И сейчас оно как раз шло в его сторону. Оно находилось не более, как в четверти мили, даже ближе, и Хуан, став на колени, замахал руками и шейным платком, сорвав его с головы.
Пытался кричать, рот открывался, но крика слышно не было. Только неясное шипение и сухой хрип. Оставалось надеяться, что судно ещё некоторое время будет идти прежним галсом и приблизится к плоту.
Хуан истово месился, прося Господа и Деву Марию не покинуть его своим благоволением. И неотрывно следил за судном, продолжавшем идти прежним галсом.
Вот оно уже в полутора кабельтовых, уже и того ближе! Хорошо были видны снасти, люди, детали борта, носовые украшения с раскрашенной фигурой какого-то святого. Но никто не обратил никакого внимания на отчаянно махавшего человека среди волн и бликов солнца на них.
Хуан слышал команду помощника к повороту, беготню матросов, их крики, и отчаяние опять нахлынуло на него. Он вскочил, широко расставив дрожащие ноги, и отчаянно махал платком. И вдруг сердце радостно подскочило к самому горлу, перекрыв дыхание.
Лишь глаза жадно наблюдали, как матросы показывали на него пальцами, что-то кричали, оборачивались к полуюту, бросив снасти. И судно продолжало неторопливо приближаться к плоту.
Он слышал, как его спрашивали на плохом испанском, кто он такой, откуда, не ответить он не мог. Жажда и спазм в горле не позволяли этого сделать.
Раздались слова команды, матросы бросились к снастям, реи повернулись боком к ветру, паруса заполоскались на ветру, и судно быстро теряло ход.
Скоро ему бросили конец, он долго не мог его поймать и уже отчаялся, когда он удобно лёг поперёк плота и Хуан просто упал на него, придавив телом. Потом схватил трясущимися руками трос и стал торопливо подтягивать его, приближаясь к уже спущенному трапу.
Проворные сильные руки подхватили его и выдернули на палубу. Он почти ничего не понимал из разговора, пока ему не протянули флягу с разбавленным вином. Он долго мучительно силился проглотить божественную жидкость, пока это ему не удалось, и он ощутил вместе с болью, как жизнь возвращается к нему.
Хуан уже осмысленно осмотрелся. Ноги его тряслись, готовые подломиться. Он опустился на горячие доски палубы, радостно поднял голову и тихо проговорил, силясь придать голосу нормальное звучание:
– Хвала Иисусу Христу! Он услышал мои молитвы! И вам спасибо, добрые люди, что обратили внимание на меня, ничтожного раба божьего!
Слёзы сами собой наполнили глаза, он смахнул их, скривился и отвернулся.
Вокруг заговорили, Хуан прислушался к их говору и только сейчас понял, что эти люди не испанцы. Но много слов он понимал. Спросил, оглядывая толпу любопытных матросов:
– Португальцы? – получив утвердительный ответ, заметил: – Я так и предположил, ребята. Кто-нибудь знает испанский?
– Знает, знает! – услышал Хуан, но туг с полуюта грозный окрик и ругань бросили матросов к снастям. Галс слишком затянулся и грозил бедой.
Манёвр закончился, к Хуану подошёл помощник с капитаном. Молча оглядели измождённого бледного человека и капитан спросил грубым голосом на неважном испанском:
– Откуда ты тут взялся? Как зовут?
Хуан назвался. Капитан переглянулся с помощником, тот, трудно подбирая слова, спросил:
– С какой корабль, сеньор де Варес?
Хуан назвал первое попавшееся название, заметив:
– Из Картахены, сеньор. Два дня назад английские пираты нас подожгли. Мне удалось связать этот плот, – кивнул в сторону моря, – и мы с одним матросом плавали два дня, пока вот вы не заметили меня. Мой товарищ был ранен и сегодня утром свалился в воду, когда ветер поднялся. Я не успел к нему подоспеть. Бедный Родригес, пусть душа его успокоится на небесах!
– Вы нуждаетесь в лечении, – заметил капитан. – Меня зовут Тео Вайя, а это мой помощник Делио Дамаш. Я пришлю вам лекаря.
Капитан с помощником удалились на полуют. Вскоре пришёл полный человек с круглым небритым лицом. Он не представился, молча и грубовато осмотрел голову и бок. Потрогал всё это пальцем, помычал и с грустным покачиванием головой намазал бок и рану на голове жгучей мазью, от которой Хуан чуть не с руганью заскрипел зубами. Однако жжение скоро прошло и Хуан, не расставаясь с флягой, прилёг у фальшборта отдохнуть.
Хуан очнулся от толчка в плечо. Открыл глаза. Перед ним стоял юнга с миской похлёбки, двумя бананами и куском мяса. Рядом стояла кружка с уже разбавленным вином.
Хуан улыбнулся, хотел спросить, куда идёт корабль, но сильно заболела голова, и в теле ощутил что-то тяжёлое, липкое и очень неприятное. Он без удовольствия поел, хотя понимал, что должен быть голоден. А вина с водой выпил много и не напился.
В глазах ходили цветные круги, голова слегка кружилась, в теле ощущался жар и сильнейшая слабость. Слегка знобило.
Он выполз на солнце. Помогло мало. Тело тряслось и ему прислали лекаря. Этот неопрятный сеньор опять же молча осмотрел больного, покачал головой, проговорил всё же коротко:
– Лихорадка, – и, порывшись в сумке, извлёк бутыль с жидкостью, налил немного в кружку и поднёс к губам Хуана. – Пройдёт!
Он говорил на испанском, и это получалось у него хорошо. Это даже Хуан определил, хотя к разговорам его не располагало.
Ближе к вечеру Хуану стало ещё хуже, и потом он уже мало помнил, что с ним происходило. Был ко всему равнодушен, мыслей в голове удержать не мог. Его то трясло от холода, то пылал в жару, обливался потом, но лекарь мало что мог сделать, хотя поил его усердно и обильно.
