— Мне уже ставили подобный вопрос, когда я только увидел вас впервые, — сказал я. — Как вы думаете, что я ответил? Что если я буду любить вас, как любил тогда, — о, теперь я люблю вас гораздо больше! — то женюсь на вас даже у подножия виселицы.
Кровь бросилась ей в лицо. Она подошла совсем близко и прижалась ко мне, держа меня за руку, и в этом положении мы ожидали Алана.
Он подошел, улыбаясь лукавой улыбкой.
— Что я говорил вам, Давид? — сказал он.
— Всему свое время, Алан, — отвечал я, — а теперь время серьезное. Что вам удалось узнать? Вы можете говорить откровенно при нашем друге.
— Я прогулялся понапрасну, — сказал он.
— Мне кажется, что мы в таком случае сделали больше, — заметил я, — по крайней мере, есть многое, что нам следует обсудить. Видите ли вы это? — продолжал я, указывая на корабль. — Это «Морской конь», его капитана зовут Паллизер.
— Я тоже знаю его, — сказал Алан. — Он доставил мне немало затруднений, когда стоял в Форте. Но зачем ему понадобилось подходить так близко?
— Я скажу вам, зачем он пришел сюда, — сказал я. — Он привез это письмо Джемсу Мору. А почему он продолжает стоять, когда письмо уже доставлено, почему между холмами прячется офицер, и один ли он, или нет — это вы сообразите сами.
— Письмо адресовано Джемсу Мору? — спросил он.
— Да, — отвечал я.
— Ну, могу сказать вам еще больше, — сказал Алан. — Прошлою ночью, когда ты крепко спал, я слышал, как человек этот разговаривал с кем-то по-французски и как затем дверь гостиницы отворилась.
— Алан, — воскликнул я, — вы спали всю ночь, я могу доказать это!
— Ну, нельзя никогда поручиться, спит ли Алан или пет! — сказал он. — Однако дело выглядит довольно скверно. Покажите мне письмо.
Я дал ему.
— Катриона, — сказал он, — прошу у вас прощения, но дело идет о моей жизни, и мне придется сломать печать.
— Я хочу этого, — отвечала Катриона.
Он открыл письмо, прочитал и всплеснул руками.
— Подлый негодяй! — воскликнул он, скомкав бумагу и сунув ее в карман. — Скорей соберем наши вещи — это место для меня сущая смерть. — И он пошел по направлению к гостинице.
Катриона заговорила первая.
— Он продал вас? — спросила она.
— Продал, милая моя, — сказал Алан, — но благодаря вам и Дэви я еще могу перехитрить его. Только бы мне добраться до моей лошади, — прибавил он.
— Катриона должна ехать с нами, — сказал я, — она не может более оставаться с этим человеком. Я женюсь на ней.
Тут она прижала к себе мою руку.
— Так вот как у вас обстоит дело! — сказал Алан, оглядываясь на нас. — Это самое лучшее, что вы когда-либо могли сделать. Должен вам сказать, моя милая, вы и вправду составляете прекрасную пару.
Тропинка, по которой он шел, привела нас к ветряной мельнице, где я заметил человека в матросских брюках. Спрятавшись за нею, он, казалось, наблюдал. Но мы, конечно, видели его.
— Смотрите, Алан! — сказал я.
— Тсс… — отвечал он, — это мое дело.
Человек, вероятно, был немного оглушен шумом мельницы, так как не замечал нас, пока мы не подошли совсем близко. Тогда он обернулся, и мы увидели, что это высокий матрос со смуглым лицом.
— Надеюсь, сэр, — сказал Алан, — что вы говорите по-английски?
— Non, monsieur36, — отвечал он с невероятно дурным французским акцентом.
— «Non, monsieur»! — передразнил его Алан. — Так-то вас учат французскому языку на «Морском коне». Ах ты толстобрюхое животное! Вот тебе шотландский кулак для твоей английской спины!
И, подскочив к нему, прежде чем тот смог убежать, нанес ему удар, от которого матрос упал ничком. Затем Алан с жестокой улыбкой стал смотреть, как тот поднялся на ноги и удрал за песчаные холмы.
— Однако мне давно пора убраться отсюда, — сказал Алан и быстрым шагом продолжал путь к задней двери гостиницы Базена.
Мы следовали за ним.
Случилось так, что, войдя в одну дверь, мы лицом к лицу встретились к Джемсом Мором, входившим в другую.
— Скорей, — сказал я Катрионе, — ступайте наверх и собирайте свои вещи — это для вас неподходящая сцена.
Между тем Джемс и Алан встретились на середине длинной комнаты. Катриона прошла мимо них. Поднявшись немного по лестнице, она оглянулась, но не остановилась. Действительно, на них стоило посмотреть. Когда они встретились, в Алане, несмотря на самый любезный и дружеский вид, чувствовалось что-то несомненно воинственное, так что Джемс почуял опасность — так же, как по дыму узнают, что в доме пожар, — и стоял, готовый ко всему.
Время было дорого. Положение Алана, окруженного врагами в этом пустынном месте, устрашило бы даже Цезаря. Но в нем не было заметно никакой перемены, и он начал разговор в своем обычном насмешливом тоне.
— Доброго утра еще раз, мистер Друммонд, — сказал он. — Какое же у вас было ко мне дело?
— Так как дело это секретное и рассказывать его довольно долго, — сказал Джемс, — то, я думаю, лучше будет отложить его на после обеда.
— Я не вполне уверен в этом, — отвечал Алан. — Мне думается, что это должно случиться теперь или никогда. Я и мистер Бальфур получили письмо и думаем скоро уехать.
Я заметил удивление в глазах Джемса, но он сдержался.
— Одного слова моего достаточно, чтобы удержать вас, — сказал он, — одного названия моего дела.
— Тогда говорите, — возразил Алан, — нечего стесняться Дэви.
— Это сделало бы обоих нас богатыми людьми, — продолжал Джемс.
— Неужели? — воскликнул Алан.
— Да, сэр, — сказал Джемс. — Это — сокровище Клюни.
— Не может быть! — воскликнул Алан. — Вы что-нибудь узнали о нем?
— Я знаю место, мистер Стюарт, и могу указать его вам, — сказал Джемс.
— Это лучше всего! — воскликнул Алан. — Я, право, рад, что приехал в Дюнкерк. Так вот ваше дело, не так ли? Мы поделим богатство пополам, надеюсь?
— Это и есть мое дело, сэр, — сказал Джемс.
— Отлично, отлично! — продолжал Алан. Затем с тем же детским интересом он спросил: — Так оно ничего не имеет общего с «Морским конем»?
— С чем? — сказал Джемс.
— Или с тем малым, которого я только что бросил на землю за этой мельницей? — продолжал Алан. — Ну, любезный, довольно вам лгать! У меня в кармане письмо Паллизера. Кончено, Джемс Мор! Вам никогда больше нельзя будет показываться в обществе порядочных людей!
Джемса это застало врасплох. Он стоял с минуту бледный, неподвижный; затем вдруг в нем запылал страшный гнев.
— Вы смеете говорить это мне, пащенок? — зарычал он.
