Падре Уриа давно умер. Падре Фелипе полгода назад предусмотрительно отбыл на Манилу. Миссией Святого Франциска временно управлял Винценто, еще более раздавшийся в ширину, но по-прежнему деятельный и веселый. Он встретил Алексея еще за воротами монастыря, притворился, что, совершая прогулку, увидел гостя случайно. Но когда сопровождавшие настоятеля монахи прошли вперед, дружески подмигнул и взмахнул четками.
Испытав раньше далеко не любезный прием в степной миссии, Алексей ехал сюда не очень охотно. Однако толстяк Винценто сразу ему понравился, и он подумал, что Луис, как видно, хорошо знал, к кому его приглашал.
Новый настоятель повел Алексея прямо на галерею, выходившую в сад и увитую уже наполовину голыми виноградными лозами, усадил за стол. Тут, на толстой домотканой скатерти, стояли два кувшина с вином, два стакана, на деревянной тарелке лежала вверх ножками какая-то жареная птица. Поодаль, в миске, темнели гроздья мелкого синеватого винограда.
— Подкрепимся с дороги, сын мой, — сказал настоятель и так шумно дохнул, садясь за стол, что затрепетали уцелевшие на лозах листья. — Да благословит нас святой Франциск Ассизский.
Он наполнил стаканы, вытер ладонью лысину и лицо и одним ловким движением вылил себе в глотку вино. Так он проделал несколько раз. Пока Алексей выпил свой стакан, один кувшин уже был пуст. Затем, взяв птицу за ноги, падре разорвал ее пополам, половину придвинул гостю, а вторую обглодал сам, выкинув кости в сад. Все это он проделал быстро, словно не Алексей, а он сам совершил утомительный путь.
Во время еды Винценто молчал. Зато, насытившись, он охотно начал рассказывать о своих злоключениях во время степного пожара, от которого чуть было не пострадала и миссия Санта-Роза, где он в это время жил, о гибели нового, строившегося монастыря, о сгоревших солдатах отряда приемыша Аргуэлло — Гервасио, единственного, кто вырвался из огня.
— Гервасио Сальварец? — насторожился Алексей.
— Гервасио Сальварец, мой добрый синьор. Сам дьявол бережет его!
— Он жил у Аргуэлло?
— Вырос с его детьми.
Гервасио!.. Алексей ничего об этом не знал. Теперь он понял, почему Консепсия не рассказывала о нем подробно, а только хмурилась и предупреждала остерегаться. Будто несла ответственность за его дела… Алексей почувствовал еще большую симпатию к девушке, гордой, честной и очень одинокой… Он еле сдержался, чтобы не спросить о ней у монаха, но тот уже поднялся, подошел к перилам галереи, прислушался.
— Луис! — сказал он, протягивая руку по направлению к саду.
Действительно, за купами деревьев, еще сохранивших листву, там, где, очевидно, пролегала дорога, послышался топот, затем короткое, сразу приглушенное ржание коня. Вечер только наступил, закатное солнце пробивалось сквозь деревья, обагрило выступ белой ограды, осеннюю траву, палый лист. Минуту спустя над стеной поднялась красноватая пыль, топот затих, а еще через минуту или две в саду показался Луис Аргуэлло в сером плаще и шляпе без позументов.
Живя здесь почти семь лет, Алексей ни разу не встречался с Луисом. Он только слышал о нем от Кускова, от промышленных, побывавших в Сан-Францисской президии. Рассказы о молодом коменданте всегда были полны приязни.
Он был мало похож на сестру. Среднего роста, темный от солнца, худощавый, с небольшой острой бородкой и усами, он сразу ничем не напоминал Консепсию. Только вглядевшись, Алексей заметил такое же, чуть удлиненное лицо, высокий лоб, разрез продолговатых глаз, однако не глубоких и ясных, как у сестры, а более светлых и беспокойных.
— Синьор — друг Кускова? — спросил он, быстро, по-юношески взбежав на галерею.
Он крепко пожал руку Алексею, почтительно и вместе с тем дружески подошел под благословение монаха, искренне огорчился болезнью Кускова и так же искренне обрадовался, узнав, что перед ним тот самый помощник правителя русской колонии, о котором он уже много слышал.
— От кого? — спросил Алексей шутливо. Они были почти ровесники, и оба сразу почувствовали друг к другу взаимное расположение.
— О, мне говорила Конча, сестра! — ответил Луис простодушно. — И капитан Риего. Я уже давно хотел вас видеть. Конча…
Луис неожиданно умолк, оглянулся. Лицо его стало озабоченным.
— Синьор Алексео… — начал он уже другим тоном. — Я просил приехать сюда, к отцу-настоятелю, потому что нельзя, чтобы знали в президии. Там есть люди, в которых я не совсем верю…
Луис еще раз оглянулся, очевидно, желая убедиться, что, кроме них троих, никого на галерее нет, отвел Алексея в угол.
— Монтерей заняли инсургенты, — сказал он тихо. — Губернатор бежал в Санта-Клару, много солдат убито… Мятежники прибыли на корабле… Отряд Гервасио ушел в прерию…
«А сестра?» — едва не вырвалось у Алексея, он даже подвинулся, но Луис ничего не заметил.
— Гервасио направился сюда, чтобы уничтожить ваш форт, перебить людей, а потом заявить, что это сделали мятежники. Он убедил губернатора, что нападение на Монтерей произведено при участии русских… Я хочу предупредить вас, потому что испанский народ — не предатели, а такие, как Гервасио, — не испанский народ…
Дон Луис волновался, кулаки его были сжаты. Как видно, подлость Гервасио потрясла его больше, чем известие о разгроме Монтерея.
— Прошу думать, что я, и сестра, и падре Винценто…
Алексей взял его за руку. Известие не поразило. Он только, как при всякой опасности, стал сдержанным и серьезным и трезво оценил положение. Услуга Луиса велика; главное, что среди испанцев были друзья, но в форте давно начеку, нападение врасплох невозможно, а в открытом бою люди Росса — не беззащитные индейцы!
— Спасибо, синьор Луис, и вам падре, и донне Консепсии! — сказал он как можно сердечнее. — Сегодня ночью я вернусь домой. И ежели когда придется… Наш форт всегда будет и вашим домом…
Час спустя Алексей уехал из миссии. Стало уже темно, провожавший его слуга скрылся за холмом, но Алексей не спешил, а один раз даже остановил коня, чтобы поглядеть на светившееся в ночном сумраке окно монастыря. Может быть, там была комната Консепсии?.. За деловыми разговорами он так и не расспросил о ней, хотя Луис сам сказал, что сестра живет здесь.
Он вздохнул, но снова все его мысли были о другом. Беседа в монастыре показала, что враги Росса не очень-то уверены в своих силах. Пройдет еще немного времени, может быть год, может быть два, улягутся все эти треволнения, можно будет вдесятеро увеличить посевы, строить настоящие корабли, торговать не только с Калифорнией. Александр Андреевич одобрит его планы. Он сам положил на это всю жизнь. И Алексей отдаст свою. Все у него впереди! И любимое дело, и друзья, и встречи. Разве радость от завершения самого трудного не близко?..
