Консул отверг это предложение жестом, говорившим о его отвращении к подобным людям.
— Я тебе верю. Я на самом деле не очень удивлен. Неужели мы обречены на то, чтобы всю жизнь нами руководили убийцы?
— Если только мы не выступим против, — сказал Сулла.
— Я не вижу, как мы можем это сделать! — воскликнул другой. — Само отношение Цезаря к своему брату сделает все наши усилия бесполезными. До последнего момента старший не поверит в то, что младший предает его, а мы потеряем его доверие, если попытаемся предупредить. — И он покачал головой. — Нет, Сулла! Завтра, как ты знаешь, я отплываю на несколько месяцев, это назначение отдаляет меня от Рима. По возвращении я узнаю, что у нас новый император. Я отправлюсь на границу империи и там отмою руки ото всего, что произойдет во дворце, где, как кажется, Юпитер делает безумными всех, кто там живет... — Он немного подумал и добавил: — Даже если нам удастся предотвратить этот заговор — правда, я не вижу как, но предположим — и если Цезарь не накажет своего брата, то он погубит нас при следующем заговоре, который доведет до конца. Дело это безнадежное...
— Но у тебя же есть легион в полном численном составе, готовый к военным действиям, стоящий в нескольких километрах от Города... У Домициана стольких людей нет. У него есть убийцы, носящие тоги патрициев, и сообщники в преторианской гвардии. И это все!
— Войти в Город во главе легиона? Да тебе же известно, что это самое страшное преступление! Кроме того, о продвижениях центурий по дороге из Остии в Рим сразу же станет известно во дворце.
— Конечно, — сказал галл. — Но я думаю не о легионе в военной форме и со всеми военными регалиями. Я думаю о ста легионерах, которых можно одеть под грузчиков, торговцев, путешественников. Они въедут в Город на наемных лошадях или в цизиях, войдут пешком небольшими группами. Дай мне людей, и еще до полуночи, того часа, когда Тит должен быть смещен, я буду во дворце, чтобы застать заговорщиков на месте преступления с кинжалами в руках.
Мунатий улыбнулся:
— Ты остался верен себе! Но то, что тебе удавалось в других местах, не получится, если речь идет о Домициане и о преторианской гвардии. У тебя один шанс из десяти тысяч проникнуть во дворец. А разве я имею право рисковать жизнью ста человек, которые будут задушены, если твой план провалится? Разве я могу собрать центурии на пристани этого порта, обратиться к ним с речью и попросить сто добровольцев направиться прямо во дворец, чтобы там арестовать брата Цезаря!
— Это как раз и есть тот вопрос, который я хотел тебе задать, перед тем как сбежать в Персию на этой галере, где у меня спрятаны миллионы сестерциев и есть пятнадцать человек, преданных мне до такой степени, что они не побоялись напасть на рудник, где я содержался, чтобы освободить меня.
— Я не сомневаюсь, что ты больше всего рискуешь в этом деле, хотя ты должен был бы подумать о том, чтобы найти место, где спрятаться, — сказал консул, как бы извиняясь и садясь на один из стульев, привинченных к полу вокруг навигационного стола. — Я был так счастлив, — пошутил он, — получив триремы, легион и приказ отправиться на поиски пиратов, а ты пришел и разбудил мою совесть, такого со мной еще не случалось... — Он подумал, а потом сказал изменившимся голосом: — Можешь считать, что боги помогают тебе с тех пор, как ты избежал извержения Везувия! Среди моих офицеров есть один достойный молодой человек, сын Руфа Корбулона, которого многие считают погибшим во время охоты от рук убийц, посланных Домицианом. Сын об этом конечно же никогда не говорит, но я знаю, что он мечтает отомстить за своего отца.
Сулла вспомнил, что это имя было произнесено людьми, занимавшими соседнюю с ним и Манчинией каюту на барже «Родания», спускавшейся по Роне к Марселю.
— Сына зовут Кален, и если я расскажу ему о твоей задумке, то он отдаст тебе и тело и душу. Несомненно, что я отправлю его на смерть, но я смогу сказать, что он этого желал, так как этот мальчик предпочитает скорее погибнуть, чем оставить отца неотомщенным... Он друг Клувия, который привел меня к тебе, и, возможно, тоже захочет присоединиться к вашему делу. Нет такой опасности, которая могла бы остановить Клувия, он готов отдать свою жизнь во благо Рима. Ты говоришь, что у тебя есть пятнадцать человек?
— Один из них ветеран, служивший в преторианской гвардии в последние годы Веспасиана и знающий все закоулки дворца. Он знает также, как охраняется здание, когда производится смена караула, где ограда сада разрушена и так далее... У меня есть пять лучников, которые попадают в маленькую летящую птичку и в слабо защищенные места на доспехах.
— Это хорошо; если у тебя все получится, то они понравятся Цезарю, для которого нет оружия любимее, чем лук, он владеет им в совершенстве. А если ничего не выйдет, то Домициан, возможно, прикажет отрубить мне голову, только я этого ему не позволю. Мой отец командовал войсками при Нероне и велел все время держать при себе, в доступном месте, яд, я остаюсь послушным сыном.
Они стояли перед столом с разложенными географическими картами. Мунатий похлопал Суллу по плечу. Ни один, ни другой не сказал больше ни слова, и консул направился к двери.
— Valete! — обернувшись, бросил он перед тем, как открыть ее.
* * *
Как и говорил Мунатий, Кален Корбулон и Клувий Стефан решительно присоединились к предприятию Суллы. Они провели работу в своих центуриях по набору добровольцев. Консул держал войска на казарменном положении на территории военного порта под предлогом завтрашнего отплытия, а на самом деле для того, чтобы все происходящее при формировании отряда, предназначенного для неизвестной операции, никуда не просочилось. Два молодых офицера долго разговаривали с галлом в мореходном кабинете триремы. Тот прежде всего спросил, нет ли у них на примете легионера, служившего ночным стражем в Риме, так как стражники набирались в легионах. Время шло, но среди личного состава центурий, собранных для похода на пиратов, бывших стражников не находилось. Вдруг один из новых единомышленников вспомнил о некоем Барбидии, своем знакомом, служившем в охране порта Остии; его пригласили прийти в надежде узнать что-нибудь полезное для будущей операции. Он согласился подняться на трирему, привлеченный обещанием богатого вознаграждения. Барбидии оказался решительным малым и на вопрос Суллы, знает ли он префекта Кассия Лонгина и что он думает о нем, ответил в лоб:
— Поскольку мы говорим по секрету, то могу тебе сказать, что это отменный негодяй. Я потому и служу стражником в Остии, что попросил перевести меня сюда, так как не хотел больше видеть его рожу.
