— Мне кажется, что есть. До сих пор Пауль жил да широкую ногу, тратил значительно больше, чем получал, как офицер. Познакомившись с вашей дочерью, он стал значительно бережливее, это хороший признак. Погодите, мне кажется, я видел у него и книжку с личным счётом, было неудобно поинтересоваться, сколько у него есть, но ведь человек не будет открывать счёт ради какой-то мелочи.
Не мог же Генрих сознаться, что сам открыл счёт, положив на него три тысячи марок и взяв с Кубиса очередную расписку.
Как ни колебался Лерро, а пришлось уступить Софье и дать согласие на брак. Правда, он поставил условие свадьба состоится не ранее чем через три месяца после обручения.
— Я надеюсь, что за это время дочь лучше узнает Кубиса и сама разочаруется, — признался Лерро Генриху. Ведь он ни рыба ни мясо. Ни одного пристрастия, ни одного самого обычного увлечения. Болтается между небом и землей — и всё! Вот мы с вами — нас интересуют тайны подводного царства, увлекает такой интересный спорт, как рыболовство. У других бывает страсть к коллекционированию. Третьи интересуются садоводством или ещё чем-нибудь. Это свидетельствует о натуре целеустремлённой. А чем увлекается ваш Кубис, что его волнует?
— Он завзятый филателист, — наугад бросил Генрих первое, что пришло ему в голову.
— Правда? Это для меня новость. И, надо сказать, приятная. Пусть хоть марки собирает, если ни на что больше не способен!
В тот же день Генрих съездил в Пармо и купил Кубису несколько альбомов с марками.
— О боже! Этого ещё недоставало! — простонал Кубис.
— Вам придётся просмотреть альбомы. Надо, чтобы вы могли отличить французскую марку от немецкой.
Кубис зло взглянул на Генриха, но возражать не решился. Слишком уж много стоили каждодневные букеты, чересчур много усилий потратил он на ухаживание за Софьей, чтобы теперь отступить.
Как же обозлился Кубис, когда перед обручением Альфредо Лерро подарил ему ещё один огромный альбом со старыми марками.
— Когда-нибудь я швырну ему в голову этот альбом! — в сердцах ругался Кубис, показывая Генриху подарок будущего тестя. — Вы хоть бы намекнули Лерро, что из всех марок и люблю лишь те, которые можно приравнять к звонкой монете.
Но самое большое разочарование ожидало Кубиса приблизительно через неделю после обручения, когда приступили к обсуждению брачного контракта.
— Оставили в дураках! — трагически воскликнул он, вбегая к Генриху в кабинет и падая в кресло.
— Да объясните, что произошло?
— Оставили в дураках! — повторил Кубис и вдруг накинулся на Генриха. — Это вы во всём виноваты! Морочили мне голову с приданым. А знаете, что он даёт в придачу к своей дочери? Ферму да шестьсот овец где-то на швейцарской границе, дом в Кастель ла Фонте — тот, в котором он живёт, и фруктовый магазин в Пармо.
— Я считаю, что приданое не такое уж плохое!
— Да на кой чёрт мне нужны, эти овечки! Я перережу их в первый же день, как только они станут моими.
— И сделаете глупость! Перестаньте кричать, давайте спокойно подсчитаем. Говорите — шестьсот овец? Так вот… Курт, узнай у Лидии, сколько стоит одна овца? Да, да, обычная овца. Думаю, марок сто, сто двадцать.
— Да я за неё и марки не дам!
— Зато дадут вам. Думаю, что около семидесяти тысяч марок вы сможете за них получить.
— Лидия говорит, что хорошая овца стоит две тысячи пятьсот лир, — сообщил Курт.
Генрих свистнул и изумлённо посмотрел на Кубиса.
— Вот тебе и овечки! В переводе на марки они стоят сто пятьдесят тысяч.
— Откуда вы взяли? — Кубис начал проявлять явный интерес, схватил карандаш и взялся сам за подсчёты.
— А верно! О мои милые овечки, как горячо начинаю я вас любить!
— Прибавьте сто тысяч за дом и магазин. Уже выходит двести пятьдесят тысяч марок!
— Но мне нужны наличные деньги! Деньги! Понимаете! Только вам одному я должен больше десяти тысяч марок! А Лерро не сказал о деньгах ни единого слова!
— Я попробую в деликатной форме расспросить, что и как.
В ближайшие дни Генрих не смог выбраться к Лерро, и разговор о приданом Софьи так и не состоялся. А вскоре выяснилось, что он уже и не нужен.
Как-то вечером жених и невеста нанесли Генриху официальный визит, и Кубис, отойдя с Генрихом в сторонку, шепнул ему на ухо, что у Софьи на книжке хранится около двадцати тысяч марок — наследство от матери.
— Значит, двадцатого июля свадьба? — спросил Генрих Софью.
— Пауль настаивает, чтобы раньше, но отец не соглашается. Вы бы повлияли на него. Он вас так уважает!
Софья говорила правду — Альфредо Лерро был просто влюблён в молодого барона. Если у него выдавался свободный вечер, он обязательно приглашал Генриха посидеть, поболтать. Лерро не раз повторял, что подобные беседы освежают его мозг, забитый формулами. Он горячо говорил обо всём, что отвлекало его мысли от войны. Ибо война в его представлении была лишь борьбой формул и технических идей, в которой, конечно, как щепки, летят люди, но исход этой борьбы решает наиболее гибкая и передовая техническая мысль, а не человеческие массы, способные лишь покоряться сильнейшему!
Единственной темой, которую избегал Альфредо Лерро, был завод и все связанное с ним. Генрих тоже не заводил об этом разговора, чтобы не вызвать подозрений.
— Кончится война, и я расскажу вам любопытнейшие вещи, — сказал как-то инженер. — А сейчас… — он вздохнул, — сейчас все это мне самому так осточертело, даже вспоминать не хочется. Мозг — самая благородная часть человеческого организма, и он не терпит насилия. А меня торопят, торопят изо всех сил. Даже если я болен, не дают полежать, привозят домой всевозможные материалы и заставляют консультировать. А после того как я добился ещё одного усовершенствования — на меня начали наседать ещё больше. Только и слышу «Быстрее, быстрее, быстрее!»
— Хорошо, что вам хоть не приходится работать дома по ночам!
— Между нами говоря, я работаю иногда и дома, сам для себя. Как бы иначе я мог собраться с мыслями. Впрочем, это неинтересно. Только, прошу вас, не проговоритесь случайно об этом Штенгелю. Если он узнает, что кое-какие материалы я держу у себя в сейфе, могут возникнуть серьёзные неприятности.
В этот вечер Генрих долго не спал. Признание Лерро рождало новые мысли, новые планы.
За несколько дней до свадьбы прибыл приказ командования северной группы: Кубис назначался помощником Штенгеля по внутренней охране завода.
Такого счастливого поворота событий Генрих даже не ждал. Как выяснилось, посодействовал этому делу Штенгель. Он убедил командование, что раз уж Кубис должен породниться с Лерро и переехать к нему в дом, значит он должен быть причастен к охране завода и к охране личности самого главного инженера. Тем более, что сам Штенгель вынужден покинуть особняк Лерро — весь второй этаж отходит к молодожёнам.
