Кукше нетрудно догадаться, что шутейную свадьбу затеяла неугомонная Сигню-Ефанда, он помнит, как она жаловалось на скуку. К тому же сейчас Похороны Зимы, а этот праздник, как известно, и есть перво-наперво праздник новоженов.
Пирующие громко поют здравицы в честь тороватого князя Оврама и прекрасной княгини Коркоты. Здравицы звучат и по-варяжски и по-словеньски – варяги, сами того не замечая, мало-помалу перенимают словеньские песни и словеньскую речь, словеньскую одежду и словеньские обычаи. А иной раз и дружинник из словен невольно запоет варяжскую песню.
Тем временем возле конюшни конюхи четами запрягают коней в сани, и упряжки, одна за другой, подкатывают к дверям гридницы. Олег в облезлом треухе и старшие княжеские дружинники, выряженные в лохмотья, выводят под руки захмелевших Авраама и Коркоту, усаживают их в передние сани и закутывают в медвежьи полстины.
Олег берет у конюха кнут и становится на козлы – не таков он возница, чтобы ехать сидя! Вот он трогает коней во весь опор и с гиканьем да свистом мчится к реке. Вслед за ним трогаются сани с Ефандой и Вадой, у них на козлах воевода. Остальные гости тоже поспешно прыгают в сани или, кто уже не может прыгать, просто валятся в них и следуют за Олегом.
Свадебный поезд катится вниз под гору к реке, кони идут вскачь, кажется, что при такой езде кто-нибудь непременно должен сломать шею.
– Дорогу князю Аврааму и княгине Коркоте! – зычным голосом кричит Олег. Треух он потерял и светлые длинные волосы вольно треплются на ветру.
Упряжки одна за другой вылетают на середину Волхова и по заснеженному льду катятся вниз по реке. Как ни странно, все шеи целы… Немного погодя упряжки снова поворачивают к правому берегу, к посаду Славно, обнесенному добротным частоколом с башнями по углам. Холеные кони без особого труда втаскивают сани на высокий Славенский холм.
В старые времена Славенское поселение по холму и крепости на нем называли Холм-город, ведь город, собственно, и есть крепость. Запало когда-то варягам в голову это название, они и до сей поры все селения на Волхове близ Ильмень-озера, включая Рюриков Нов-город, называют одним именем – Хольмгард.
Вся эта езда происходит не ради самого катанья, – молодому князю Аврааму и его молодой княгине Коркоте их владения показывают. Объехав вокруг мощного Славенского частокола с башнями, упряжки устремляются вниз под уклон и в снежном облаке бешено мчатся к реке. Ну, уж теперь-то непременно быть беде! Нет, и на этот раз пронесло – бережет заботливый Перун хмельную Рюрикову дружину. Не зря говорят: Перун – покровитель пьяных.
Череда упряжек пересекает Волхов и въезжает на левый берег, минует Волоса, у подножья которого уже лежит гора блинов, которую растаскивают собаки, проносится через Торг и объезжает вокруг Прусского посада, тоже обнесенного частоколом, хотя и не таким могучим, как Славенский.
Теперь свадебный поезд катится по пустырю, мимо вечевого поля, мимо двух столбов с перекладиной, на которой висит вечевое било, мимо голых березовых рощиц, к Нереву, и точно так же объезжает вокруг него. Немалые владения у новобрачных!
Владения осмотрены и одобрены, можно спокойно ехать домой. Однако выясняется, что у молодых здесь, в Нереве, есть важное дело – Шульга сообщает, что его матушка приглашает молодых отведать неревских блинов и неревского пива. Молодые, конечно, не смеют отказаться, и сани чередой въезжают в посад.
Дом Мысловичей наполняется пьяным гомоном. Гостям нравятся и блины и кутья с медом, не говоря уже о крепком темно-коричневом пиве. Они от души поминают добром покойных родителей хозяев и, разумеется, всех, кто сидит за столом. Широкая чаша ходит по кругу, как незакатное солнце, и не пустеет – за этим следят служанки с братинами в руках.
У варягов, живущих на Волхове, уже не в ходу обычай их родной земли, чтобы женщины сидели на пиру отдельно, на женской скамье, а у словен такого обычая, верно, никогда и не было. По правую руку от Кукши сидит его жена Кручина, нарядная, в кокошнике с жемчужным очельем, по левую – чумазая женщина в лохмотьях, рабыня-княгиня Ефанда-Сигню. По случайности она оказывается за столом рядом с Кукшей.
Между соседями по застолью сами собой возникают разные ничего незначащие разговоры. Неудивительно, что и Кукшина соседка задает Кукше всякие пустяковые вопросы – знал ли он Шульгина отца, страшно ли на медвежьей охоте, не надумал ли вступить в княжескую дружину…
Руки она держит на животе, словно греет его. Кручина замечает, что княгиня Ефанда не праздна. Один раз, глядя с улыбкой на Кукшу, княгиня говорит что-то по-варяжски. Кручина еще помнит варяжскую речь, которой волей-неволей научилась в Гнездове, но она не уверена, что хорошо расслышала, – ей кажется, будто княгиня сказала: «Ингвар уже шевелится».
Князь Авраам совсем осоловел, его долит дремота, голова то и дело падает на грудь, он вдруг встряхивается и испуганно озирается. Наконец он кладет голову на стол и безмятежно засыпает. Что ж, ему давно пора уже, как и его молодой супруге, и Олегу, и княгине Ефанде, и всем прочим поезжанам[224] возвращаться в Нов-город.
На дворе смеркается. По ледяной горке на салазках и ледянках скатываются на Волхов молодые пары. Поджидающие внизу парни со смехом становятся в очередь целовать молодую. Вдруг раздастся громкий хохот – на ледянке, сделанной из донца большой старой корзины, крутясь на льду, скатываются новобрачные князь и княгиня и парни с хохотом целуют Коркоту.
Наконец князя Авраама и его княгиню заботливо усаживают в сани и свадебный поезд отправляется вверх по Волхову, к Нову-городу.
Но Похороны Зимы продолжаются. У них в запасе еще без мала целая седмица, и каждый новый день будет не хуже минувшего.
Глава девятнадцатая
ОПЯТЬ В ДОРОГУ!
Шульга начинает строиться: он ведь теперь женат! Сам он, Кукша и другие мужчины из усадьбы, вольные люди и холопы, трудятся в поте лица: валят лес в ближнем бору и на волокушах возят его в усадьбу. Ближний-то бор не так уж близок, да и в бору сугробы великие, так что дело идет не слишком борзо.
Однако Шульга все же успевает до весенней распутицы навозить леса. Теперь на дворе у Мысловичей с утра до вечера стучат топоры. Шульга торопится. Хорошо бы срубить хоромы до паводка, потому что по большой воде он отправляется в дальнюю торговую поездку…
Надо, чтобы готовый сруб, уже проложенный мхом, с потолочным накатом, с исподним и с белым полом, стоял под крышей и во время его отсутствия просыхал, а по возвращении оставалось бы только сделать двери и лавки да сложить печи. Ну, и, само собой, перед отправлением в путь-дорогу необходимо заново просмолить суда, проверить оснастку и паруса, заменить, если надо, износившееся весло или кормило.
