– Разве я сказал «сто партий»? По-моему, нет. Наверное, я сказал «тысячу»? – Он повернулся к своим подручным. – Мы же бились на тысячу?
– На тысячу! – хором закричали они. – Конечно на тысячу!
Все решили, что это великолепная шутка. Когда же я в отместку отказался играть с ним в дом, Аркоун повесил меня на стене крепости без одежды, и я скоро закричал ему, чтоб он расставлял камешки.
Когда Аркоун увидел меня обнаженным, он рассмеялся и ткнул в меня пальцем:
– Может, ты и умеешь передвигать камешки по доске, египтянин, но свои-то фишки ты давно потерял.
Вот так в первый раз со дня моего пленения обнаружилось мое увечье, и люди снова стали называть меня обидным и позорным словом «евнух».
Однако в конце концов это обстоятельство оказалось благоприятным. Если бы я был полноценным мужчиной, меня бы не допустили к царевне Масаре.
За мной пришли среди ночи, и я, дрожа от холода, побрел по лабиринту каменных переходов. Мы подошли к каморке Масары. Комнату освещала слабая масляная лампа. Пахло рвотой. Девушка свернулась калачиком на соломенной подстилке посредине комнаты, и лужица рвоты виднелась на полу рядом с ней. Ее мучила ужасная боль. Она стонала и плакала, сжимая руками живот.
Я немедленно принялся за работу и тщательно осмотрел больную. Я боялся, что живот окажется твердым, как камень: таков признак воспаления брюшной полости, когда пища прорывается из внутренностей и загрязняет внутреннюю часть. Вылечить это состояние организма невозможно. Даже я, несмотря на свое искусство, не смог бы спасти ее, если бы это произошло.
К огромному моему облегчению, живот был теплый и мягкий, лихорадки не было. Я продолжал осмотр и, хотя она жалобно стонала и кричала от боли всякий раз, когда я прикасался к ней, не мог обнаружить причину боли. Это озадачило меня. Я сел и задумался. Потом заметил, что лицо Масары, искаженное страшной болью, повернуто ко мне, а глаза спокойны и доверчивы.
– Дело хуже, чем я предполагал, – сказал я двум служанкам на гизе. – Мне нужен сундучок, чтобы спасти ее. Принесите его немедленно.
Они бросились из комнаты, а я опустил к ней голову и прошептал:
– Ты умница и ловко разыгрываешь боль. Ты пощекотала горло перышком, правда?
Она улыбнулась и прошептала мне в ответ:
– Я не знала, как встретиться с тобой. Когда женщины рассказали, что ты научился говорить на гизе, я поняла, что мы можем помочь друг другу.
– Надеюсь, это так.
– Мне очень одиноко. Так хочется хотя бы время от времени поговорить с другом. – Ее доверчивая непосредственность растрогала меня. – Может быть, вдвоем мы найдем способ бежать из этого ужасного места.
Тут я услышал, что женщины возвращаются. Их голоса эхом раздавались в коридоре. Масара схватила меня за руку:
– Ты мне друг, правда? Ты придешь ко мне снова?
– Да, приду.
– Быстрее скажи мне, пока их нет, как его зовут?
– Кого?
– Того, кто был с тобой в первый день на реке. Кто похож на молодого бога!
– Его зовут Мемнон.
– Мемнон! – повторила она с каким-то особым почтением. – Это красивое имя. Оно идет ему.
Служанки ворвались в комнату, и Масара снова схватилась за живот и застонала, как будто вот-вот умрет. Я цокал языком и тряс головой, чтобы растревожить и без того перепуганных женщин, пока смешивал настой из трав, который вряд ли причинил бы ей вред, а затем пообещал вернуться утром.
Утром Масаре стало лучше, и мне удалось посидеть с ней. В комнате находилась одна из женщин, но ей скоро стало скучно, и она отошла в дальний угол. Мы с Масарой обменялись несколькими словами.
– Мемнон что-то говорил мне. Я не могла понять его. Что он сказал?
– Он сказал: «Я вернусь за тобой. Будь храброй. Я вернусь за тобой».
– Этого не может быть. Он же не знает меня. Мы встретились на какое-то мгновение. – Она покачала головой, и слезы показались на глазах. – Неужели ты думаешь, что это правда? – спросила она таким умоляющим тоном, что я разволновался и не стал расстраивать ее.
– Он наследник короны Египта и человек чести. Мемнон никогда не говорит неправду.
Это единственное, что нам удалось сказать друг другу, но я снова пришел к ней на следующий день. Она сразу попросила меня:
– Повтори еще раз, что Мемнон сказал мне.
И мне пришлось повторить его обещание.
Аркоуну я сказал, что Масаре стало лучше, но ей надо разрешить ежедневные прогулки на стене крепости, иначе я не отвечаю за ее здоровье.
Царь размышлял об этом целый день. Масара была ценным достоянием: он заплатил за нее целый вьюк серебра. Поэтому в конце концов он дал согласие.
Наши прогулки постепенно становились все длиннее и длиннее, и стража привыкла видеть нас рядом. В конце концов нам с Масарой позволили проводить вместе каждое утро, гуляя по стенам Адбар-Сегеда и разговаривая.
Масара хотела знать все о царевиче Мемноне, и я судорожно копался в своей памяти и сообщал ей разные истории. Полюбившиеся рассказы мне приходилось повторять снова и снова, пока она не заучивала их наизусть и тогда уже поправляла меня, если я ошибался. Больше всего ей понравилось повествование о том, как он спас меня и Тана от раненого слона, а потом получил за это «Золото доблести».
– Расскажи мне о его матери, о царице, – просила Масара. – Расскажи мне о Египте, о ваших богах. Расскажи мне о том времени, когда Мемнон был еще совсем маленьким. – Она всегда возвращалась к нему, а я был рад удовлетворять эти просьбы, так как тосковал по своей семье. Рассказы о ней, казалось, делали ее ближе.
Однажды утром девушка пришла ко мне расстроенная:
– Прошлой ночью мне приснился ужасный сон. Мне приснилось, что Мемнон вернулся за мной, а я не могла понять, что он говорит мне. Ты должен научить меня египетскому языку, Таита. Мы начнем сегодня же, сейчас же!
Она отчаянно хотела выучить египетский, а глупенькой ее назвать было трудно. Учение продвигалось очень быстро. Скоро мы уже могли разговаривать на египетском и получили полезную возможность говорить в присутствии стражи так, чтобы она нас не понимала.
Когда мы не говорили о Мемноне, то обсуждали план побега. Разумеется, я думал об этом с тех пор, как попал в Адбар-Сегед, но ее размышления помогали мне. Всегда полезно сравнить свои планы с чужими.
– Даже если тебе удастся бежать из крепости, ты не пройдешь через горы без посторонней помощи, – предупреждала Масара. – Тропы здесь перепутаны, как плохой моток шерсти. Ты не сможешь распутать их. Каждый клан воюет со своими соседями. Незнакомцам никто не доверяет, и тебе тут же перережут горло, как шпиону.
– Что же нам делать?
– Если тебе удастся бежать, тебе нужно отправиться к моему отцу. Он защитит тебя и проводит к твоему народу. Ты скажешь Мемнону, где я, и он придет спасти меня. – Когда она произнесла эти слова, ее глаза сияли таким доверием, что я не выдержал и отвернулся.
Я понял, что Масара придумала себе образ Мемнона, который не имел ничего общего с реальностью. Влюбилась в бога, а не в молодого переменчивого человека, такого же, как она. Вина за это лежала на мне, так как именно я рассказывал ей хорошие и умные сказки о царевиче. Однако теперь я уже не мог причинить боль и разбить надежды, которые помогали ей пережить пленение.
– Если я отправлюсь к Престеру Бени-Джону, он подумает, что я шпион Аркоуна. И отрубит мне голову. – Я попытался сложить с себя те обязательства, которые девушка на меня возлагала.
– Я подскажу тебе, что ему говорить. Ты расскажешь ему нечто такое, о чем знаем только мы – он и я, и докажешь, что пришел от меня.
Она загнала меня в угол, и я попытался вывернуться другим способом:
– А как я найду дорогу в крепость твоего отца? Ты же сама мне сказала, что тропы в горах перепутаны, как в плохом мотке.
– Я расскажу тебе дорогу. Ты очень умен и хорошо все запомнишь.
Разумеется, к этому времени я полюбил ее не меньше моих маленьких царевен. И готов был пойти на любой риск, лишь бы избавить Масару от страданий. Она так напоминала мне мою госпожу в юном возрасте, что я ни в чем не мог ей отказать.
