— Черт побери! Мне хотелось схватить тебя и броситься вниз!
— Я тоже боялась чего-то в этом роде, — кивнула Клеменция. — Мне было страшно, но почему-то… тоже хотелось этого…
Ульрих обнял Клеменцию за пышную талию, а ее сильная рука легла ему на спину. Они в молчании, обнявшись, прошли по стене до следующей угловой башни, до Высокой. Здесь Клеменция отстранилась от Ульриха и, повернувшись к нему, сказала, глядя прямо ему в глаза:
— Здесь, в этой башне, я первый раз изменила тебе. Здесь я хочу к тебе вернуться. Но сперва, мой победитель, ты должен покарать меня. Накажи меня плетью, как подобает властелину…
— Но у меня нет с собой плети, — возразил Ульрих. — Да если б и была, не стал бы я бить тебя. Нам и так хорошо, забудем про измены.
— Вот тебе моя плетка, — сказала Клеменция, вытаскивая из-под платья плетку, которой она частенько порола не угодивших ей горничных. — Ты должен меня высечь, иначе душа моя будет страдать от неискупленных грехов…
— Грехи плетью не отпускают, — усмехнулся Ульрих. — В Италии я видел флагеллантов, которые толпами ходили по дорогам и пороли себя плетьми. Святости в этом ни на грош… Его преосвященство осудил их.
— Но мне это нужно! — настойчиво требовала Клеменция. — Я не могу вернуться к тебе, не пострадав хоть чуточку… Идем со мной!
Она увлекла Ульриха в башню. Отворив скрипучую дверь, они оказались в квадратной комнате. Наверху, на площадке, лязгали доспехи часового. Клеменция указала Ульриху на лестницу, ведущую вниз. По каменным ступеням они спустились на этаж ниже и проникли в тесную узкую каморку с низким потолком — Ульрих едва не задевал его головой. Почти всю комнатенку занимал обширный деревянный топчан с соломенным тюфяком. Клеменция задвинула засов, улеглась на топчан и подобрала юбку, оголив свой могучий розовый зад.
— Секи! — выкрикнула она со страстью. — Секи меня!
Ульрих неторопливо разделся, снял с себя вооружение и, по пояс обнаженный, подошел к Клеменции. Затем занес плеть над женскими ягодицами и нанес хлесткий удар. После чего швырнул плеть на пол и опустился на топчан. Платье Клеменции затрещало, из груди ее вырвался стон… Она опрокинулась на спину и, заключив Ульриха в объятия, прижалась к нему… И в тот момент, когда тела их устремились навстречу друг другу и зрелая мужская плоть соединилась со зрелой женской плотью, свершилось чудо, которое заметили лишь только эти двое. Это было чудо для двоих — чудо возвращения в молодость. Не топчан с тюфяком, набитым гнилой соломой, а нежная росистая трава, освещенная рассветным солнцем, была под ними в эти минуты. К ним вернулась юность…
— Ты слышишь? — задыхаясь, спросила Клеменция. — Ты слышишь? Птицы запели…
— Да, — сказал Ульрих, потому что ему действительно показалось, что соловей — или другой пернатый певун — поет где-то совсем рядом…
— Мы будем всегда, — сказала Клеменция, — всегда и во всех, до самого конца…
— Конца никогда не будет, — возразил Ульрих. — Все будет всегда, и мы будем всегда!!!
Вот, собственно, и все. Наш роман, как и подобает всякому скверному роману, завершился счастливым концом. Все главные герои остались живы, из главных злодеев никто не уцелел. Поскольку мы с самого начала откровенно заявили, что все это чистый вымысел, то и напоследок не грех пофантазировать…
…Спустя неделю после всех вышеописанных событий Шато-д’Ор содрогался от свадебных плясок.
Ульрих, естественно, женился на Клеменции и благополучно прожил вместе с ней остаток дней своих, коих оказалось поболее, нежели он прожил к моменту нашего знакомства с ним, ибо Ульрих почил в бозе на девятом десятке лет. Клеменция пережила его на четыре дня.
Франческо-Франсуа женился на баронессе Агнес фон Майендорф и имел от нее трех дочерей и одного сына. Франсуа де Шато-д’Ор под конец жизни ушел в монастырь и принял имя брата Теофила; это было весьма своевременное решение, ибо он рано овдовел и до пятидесяти лет успел познать все женское население графства Шато-д’Ор и баронства Майендорф.
Альберта обвенчалась с Иоганном фон Вальдбургом и родила ему три пары близнецов. Все близнецы были натуральные мальчики и, разумеется, истинные разбойники. Лишь десять лет спустя после свадьбы Альберта призналась своему супругу, что именно она отрубила ему ухо на дуэли. Заметим, что это не расстроило счастливого отца семейства. Он охотно демонстрировал «уполовиненное» ухо и своим поражением в поединке с супругой гордился более, чем самыми громкими победами.
Альбертина вышла замуж за Марко, которому Ульрих пожаловал от себя лично баронство. Несмотря на разницу в летах, они жили дружно и успели родить семерых — трех сыновей и две пары девочек-близнецов. Старший из сыновей унаследовал баронство, а все прочие дети разошлись по монастырям, ибо так пожелала их богобоязненная мать.
Андреа сочеталась браком с Клаусом, которому пожаловали дворянство. Однако Клаус по-прежнему жил в своем лесном доме (разумеется, с любимой женой), где они родили двенадцать сыновей. Все сыновья благополучно выросли и дожили до седых волос. Семеро из них стали впоследствии лекарями — видимо, удались в отца, а пятеро — воинами, унаследовав эту доблесть от матери.
Поженились Рене с Мартой, у которых тоже было немало детей: четверо мальчиков и восемь девочек; да еще Марте удалось разыскать двух своих первых сыновей, которых также взяли в дом. Рене под надзором своей оборотистой супруги быстро богател и был, по-видимому, счастлив. Марта вела на редкость скромный образ жизни, не пила вина, регулярно исповедовалась и не изменяла мужу даже тогда, когда очень хотелось.
Седьмая свадьба была довольно необычной: женили пажа Теодора на обесчещенной им девице Сюзанне. Весь Шато-д’Ор покатывался со смеху, когда их вели к венцу. Однако и этот брак оказался счастливым, ибо уже в тринадцать лет Теодор стал отцом, а в тридцать его трудно было отличить от семнадцатилетнего сына. Добавим, что в свои тридцать он уже был начальником стражи в Шато-д’Оре и слыл умелым и опытным бойцом, а сын его стал латником под командой отца. И самое главное: Теодор к тому времени перерос жену на целую голову — так что супруги поменялись ролями.
А что же сталось с замком Шато-д’Ор? Давайте подумаем… В годы Столетней войны его дважды штурмовали. Обстрелу он первый раз подвергся уже при короле Генрихе Четвертом, а второй раз — при Людовике Тринадцатом. Во времена Людовика Четырнадцатого его перестроили в духе эпохи. В 1870 г. замок взяли пруссаки и переименовали в Гольденбург, поскольку хроники, найденные в монастыре Сен-Жозеф, утверждали, что именно так его называли во времена Ульриха де Шато-д’Ора. Об этом было написано на кухонной латыни четырнадцатого века — полуграмотным писакой, который назвал сие место… «Цитодаурус» (или что-то вроде этого). Впрочем, Ульрих тоже иногда утверждал, что он германец, хотя был франком по происхождению. Однако через сорок девять лет французы вернулись, чтобы вновь уйти через двадцать один год. В 1944 г. в Шато-д’Оре находился бомбовый склад вермахта. Партизаны навели на него бомбардировщики союзников, и десять «В-17» вывалили на древнюю обитель Шато-д’Оров несколько десятков бомб. Шарахнуло так, что от замка остались лишь ворота, выходившие на дорогу, и часть полуразрушенной стены. После войны эти ворота стояли лет двадцать в полном забвении, пока один турист из Техаса не заметил их и не предложил местной коммуне сто тысяч долларов. Коммуна продала ворота, а на вырученные деньги открыла в коммунальном центре (где-то в районе прежнего Визенфурта) библиотеку современной литературы. Техасец, разобрав ворота и стену (по камешку), перевез остатки замка в пустынный район своего родного штата, где провел отличную дорогу, построил отель, мотель и, разумеется, бордель для комплексного прожигания жизни; затем перестроил замок, вернее, выстроил заново. Сюда же были доставлены разного рода реликвии, найденные в руинах Шато-д’Ора. Откапывая из семивекового небытия ржавые мечи, кольчуги, битую посуду и иное добро, янки не поскупились на доллары… Сейчас, например, подлинный меч мессира Ульриха, графа де Шато-д’Ора висит под стеклом с примечанием: «Этим мечом наверняка кого-нибудь зарубили». Лук Андреа удостоился еще большей чести: его отреставрировали, натянули на него тетиву и дали в руки пластиковой девице, выполненной в натуральную величину, разумеется, совершенно обнаженной. Эта девица, подсвеченная изнутри разноцветными лампочками, целится с колена в огромное алое сердце с белой надписью «Ай лав ю». Эта высокохудожественная композиция стоит в дискотеке борделя и, естественно, мигает в такт музыке. В кольчуге Марко щеголяет чучело гориллы, которое стоит у входа в мотель. В лапищах у гориллы плакат с надписью «Добро пожаловать!».
