У дверей в покои Масары стояли два стражника, и это обрадовало меня. Я беспокоился, как бы девушку не перевели в другую часть крепости. Если охрана на месте, девушка тоже здесь.
– Кто ты? – крикнул один из стражников и обнажил меч. – Кто приказал… – Он не закончил вопроса. Я отступил в сторону и пропустил вперед Мемнона и Ремрема. Они налетели на стражников и убили их раньше, чем те успели пустить в ход оружие.
Дверь в комнату Масары была заперта изнутри, и, как только мы нажали на нее втроем, там раздались вопли женщин. С третьей попытки дверь поддалась, и я влетел в комнату. Внутри царили глубокие сумерки, и я с трудом разглядел кучку женщин в дальнем конце комнаты.
– Масара! – окликнул я девушку и сорвал с головы парик. Мои волосы рассыпались по плечам. Красавица сразу узнала меня.
– Таита! – Она укусила за руку женщину, которая пыталась удержать ее, и подбежала ко мне. Обхватила за шею и обняла, а потом, когда увидела, кто стоит у меня за спиной, объятия ослабли, черные глаза широко раскрылись, краска залила ее щеки.
Мемнон тоже сорвал парик. Без парика его царскую природу невозможно было скрыть. Я отступил в сторону и оставил Масару одну. Они смотрели друг на друга. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем молодые люди смогли пошевельнуться и произнести хоть слово. Масара тихо сказала по-египетски:
– Ты пришел. Ты сдержал обещание. Я знала, что так и будет.
Кажется, я в первый и единственный раз в жизни увидел Мемнона растерянным. Он только кивнул, а потом произошло нечто поразительное: кровь залила его шею и распространилась по лицу так, что в темной комнате словно посветлело. Наследник короны Египта, сын фараона, командир первого отряда колесниц, лучший из десяти тысяч, награжденный «Золотом доблести», стоял и смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова, как последний батрак.
За моей спиной одна из женщин закудахтала, как испуганная курица, и прежде, чем я успел схватить ее, вывернулась и выскочила наружу по крутой лестнице. Вопли эхом разнеслись по каменным коридорам.
– Стража! Враги прорвались в восточное крыло! Быстрее! – И почти сразу же за ее криком по лестнице застучали тяжелые кожаные сапоги.
В одно мгновение Мемнон из краснеющего юнца превратился в сурового воина.
– Позаботься о ней, Таита. Ни один волос не должен упасть с ее головы! – приказал он и прошел мимо меня к вершине лестницы. Первого врага он убил классическим колющим ударом в горло, которому его научил Тан. Потом уперся ногой в грудь убитого, выдернул меч и пинком сбросил труп по лестнице. Падающее тело очистило ее.
Мемнон оглянулся на меня:
– Как ты думаешь, успеем мы добежать до ворот раньше, чем их закроют?
– Должны добежать, – ответил я. – Лучше пройти по внешней лестнице.
– Ремрем, вперед. Таита и царевна пойдут в середине. Я останусь в арьергарде, – коротко приказал царевич и ткнул мечом в глаз следующего воина.
Эфиоп уронил оружие и обеими руками схватился за лицо. Мемнон пронзил его грудь мечом и снова столкнул вниз, очистив лестницу от преследователей.
– Иди за Ремремом! – крикнул он мне. – Не стой здесь, беги!
Я схватил Масару за руку, и мне не пришлось тащить ее за собой. Она бежала так легко и быстро, что сама увлекала меня вперед.
Свет больно ударил по глазам, когда мы выбежали на террасу После сумерек в комнате я на некоторое время ослеп. Я проморгался, а потом посмотрел на ту сторону крепости, за которой простиралась ровная вершина столовой горы. Шилуки Тана уже подходили к мосту, их перья плясали, а щиты высоко поднимались в воздух.
– Каян! Бей! Бей! – кричали они, и наконечники их копий были влажны от свежей крови.
Охваченные паникой крестьяне разбегались в разные стороны. Шилуки уже подошли ко входу на мост.
Там находилось две или три сотни воинов Аркоуна. За спиной у них была пропасть, и смертельная опасность превратила их в героев. Теперь они действительно дрались, как львы, и, хотя несколько десятков свалилось вниз, с воплем падая на дно долины, живые сумели отбить первую атаку шилуков.
Потом я увидел Тана именно там, где и ожидал увидеть, в самом центре. Его шлем сверкал, как маяк, в черном море шилуков. На моих глазах он вскинул голову и запел.
Дикари-шилуки подхватили слова песни, и ветер донес их через пропасть. С боевым гимном на устах они бросились вперед, и теперь никто не мог устоять перед ними. Они кололи и рубили защитников моста, и Тан первым пробился на каменную перемычку. Не переставая петь, он побежал по ней с неожиданной для его роста легкостью. Шилуки гуськом последовали за ним по узкому проходу.
Тан уже пробежал половину пути, когда песня вдруг замерла у него на устах и он остановился.
От ворот Адбар-Сегеда, прямо из-под моих ног, навстречу ему выступил другой воин. Сверху я не мог разглядеть его лица, но оружие в правой руке ни с чем нельзя было спутать. Голубой меч молнией сверкнул на солнце.
– Аркоун! – взревел Тан. – Я искал тебя!
Эфиоп не знал слов, но смысл их трудно было не понять. Он захохотал, и борода его, как облако, окутала лицо на ветру.
– Я знаю тебя! – Аркоун взмахнул серебристым клинком над головой, и тот просвистел в воздухе. – На этот раз я тебя убью! – И длинными упругими шагами пошел вперед по узкой перемычке.
Тан перехватил бронзовый щит и спрятал за ним голову, ибо знал мощь сверкающего клинка. Я понял, что теперь он не собирается отражать его удар мягкой бронзой своего меча. Аркоун также не забыл их первую встречу и действовал более осторожно. И, судя по тому, как он держал серебристо-голубой меч, не собирался легкомысленно рубить сплеча.
Они сблизились, и я увидел, как Аркоун подобрался. Плечи его поднялись, он перенес центр тяжести вперед. Хотел с разгона ударить Тана в голову. Тан поднял щит и принял удар голубого клинка его серединой. Меч из другого материала сломался бы от такого удара, но серебряный клинок пронзил бронзовый щит, словно козью шкуру. Вошел в него на половину длины.
И тут я понял намерение Тана. Он повернул щит, и клинок застрял в нем. Аркоун пытался вытащить свой меч, он тянул и выкручивал его, налегая изо всей силы, однако Тан крепко держал голубой металл в бронзовых тисках.
Аркоун собрался с силами и еще раз рванул меч на себя. Однако на этот раз Тан не сопротивлялся. Прыгнул туда, куда тянул Аркоун, и неожиданное движение заставило эфиопа потерять равновесие. Споткнувшись, он отскочил назад и закачался на краю пропасти. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось выпустить из рук застрявший в щите голубой меч.
Аркоун замахал руками, раскачиваясь на краю перемычки, и тогда Тан переступил, уперся в щит плечом и резко шагнул вперед. Щит ударил противника в грудь, а рукоять голубого меча попала в середину живота.
Аркоуна отбросило назад, в пустоту, он медленно перевернулся в воздухе и полетел вниз. Одежды волной поднимались вокруг него, а борода развевалась, как вымпел над колесницей.
Со своего места на стене я видел, как царь царей совершил последнее путешествие, в которое собственной рукой отправил столько несчастных. От самого каменного моста до дна ущелья он кричал, и крик его медленно удалялся, пока вдруг не замолк.
Тан стоял один посредине перемычки. И по-прежнему высоко держал в руках щит с застрявшим в нем мечом.
Постепенно шум боя улегся. Эфиопы видели, как был побежден царь, и их боевой дух угас. Они побросали оружие и молили о пощаде. Египетским командирам удалось спасти некоторых из них от обезумевших при виде крови шилуков, и теперь их тащили к погонщикам рабов и связывали руки за спиной.
Я следил за Таном, не обращая внимания на происходящее. Он пошел к воротам крепости, и наши воины громкими криками приветствовали его, поднимая к небу оружие.
– Старый бык еще не забыл, как надо драться! – восхищенно рассмеялся Мемнон, но я не смеялся вместе с ним. Холодок дурного предчувствия пробежал у меня по коже, как будто в воздухе надо мной пронеслись крылья стервятников, усаживающихся в ожидании новой жертвы.
