Гарри выругался:
— Сволочь! Он порезал мне руку! У тебя руки свободны, Пол?
— Да.
— Тогда перевяжи меня — кровь сильно течет. Это зачем?
— У меня есть идея, — сказал я, отрывая полосу от рубашки и перевязывая рану, которая оказалась небольшой. Потом я пошарил вокруг себя и утвердился в своей догадке. — Гарри, здесь еда. Но что это такое? Господи, это сушеная рыба! Теперь…
Но мы не теряли время на разговоры, так как почти помирали с голоду. Еда была неплохой; учитывая наше голодание в течение примерно тридцати шести часов (о времени у нас было плохое представление), это был просто банкет. Рядом стояла посудина с водой.
— Неплохие парни, — из темноты раздался голос Гарри. — Но кто они?
— Спроси Филипа, — ответил я, но к этому времени был уверен, что знал, откуда и кто они. — Как я сказал, тупые животные не связывают людей веревками и не кормят их рыбой. Это все, конечно, здорово, но человек должен быть готов во что-то верить.
— Но, Пол! Ты имеешь в виду…
— Именно. Мы в руках инков из Хуануко — точнее, их потомков.
— Но это было четыре сотни лет назад!
— Твое знание истории великолепно, как осведомленность Дезире о географии, — сухо сказал я. — И что?
Они просто выбрали жизнь под землей; довольно мудрое решение, скажет циник, — не говоря уже о том, что они в тюрьме. Мой дорогой, никогда не разрешай себе ничему удивляться. Это слабость. Вот мы здесь в полной темноте, похоронены в Андах, окружены волосатыми выродками, которые, наверное, кормят нас для того, чтобы съесть, и у нас нет никакой надежды снова увидеть солнечный свет. И какая мысль приходит мне в голову? Вот такая: мне нужна только карбаджальская сигара и спичка.
— Пол, ты говоришь — чтобы съесть…
— Наверняка они каннибалы. Богу одному известно, как они развлекаются в своей пещере. Конечно, мысль не из приятных: перед тем как расчленить нас, они должны будут справиться с нами.
— Это очень плохая шутка, — сказал Гарри, горячась.
— Но это — голая правда, мой мальчик. Ты меня знаешь, я просто так ничего не говорю. Нет ничего удивительного в том, что они могут нас съесть; единственное, что плохо, — то, что кто-то должен умереть первым. Мы все хотим жить, и у нас есть шанс. Теперь мы знаем, что воздуха и еды нам хватит. Почти с уверенностью можно сказать, что нам отсюда не выбраться. Но что за опыт! Я знаю с десяток антропологов, которые все бы отдали за это. У меня у самого прибавляется энтузиазма.
— Но что, если они…
— Ну, говори. Съедят нас? Мы можем драться. Было бы странно, если бы мы не смогли перехитрить этих животных. Теперь тишина, я начинаю. Слушай внимательно! Эти животные не производят ни звука, но, если они рядом, мы слышим, как они дышат.
— Но, Пол…
— Никаких разговоров. Слушай!
Мы долго лежали в молчании, еле дыша. Ни единый звук не доносился до нас в полной темноте. Наконец я потянулся, и дотронулся до плеча Гарри, и встал на колени.
— Уже хорошо! Мы одни. Придется ползти. Держись прямо за мной. Нам нельзя разлучаться. Сначала надо найти острый камень, чтобы разрезать эти веревки. Ощупывай землю руками по ходу.
Встать было нелегко, так как лодыжки были связаны вместе, но нам удавалось продвигаться. Я был впереди, вдруг Гарри потянул меня за одежду, и я повернулся.
— То, что надо, Пол. Острый как нож. Смотри!
Я потянулся к его руке и взял то, что он мне протягивал, — небольшой плоский камень с острым краем.
— Хорошо, начнем с тебя.
Я наклонился над веревками, которые связывали его лодыжки. Я был уверен, что веревки были не из кожи, но они были очень толстыми. Дважды камень выскальзывал из моей руки и ранил ее, я стал орудовать осторожнее, постоянно ругаясь. Еще четверть часа — и Гарри был свободен.
— Боже, это очень хорошо! — воскликнул он, вставая на ноги. — Пол, где камень?
Я дал ему камень, он встал на колени и начал пилить веревки.
Потом все стало происходить так быстро, что мы не поняли, когда это началось и когда закончилось.
Звук быстро бегущих ног предупредил нас, но не вовремя. На нас обрушились тела и прижали к земле, мы были погребены под ними, задыхаясь от нехватки воздуха. Их было очень много. Противостоять им было невозможно.
Я слышал, как Гарри в отчаянии кричал, последовала драка. Я был совершенно беспомощен, так как ноги мои были связаны. Наши противники не издали ни звука, было слышно лишь их тяжелое дыхание.
Я помню, что, когда они сидели на моей голове и теле, я удивлялся их молчанию, ведь они все же были людьми. Они снова нас связали, еще крепче, и ушли.
Но — фу! Их отвратительный запах до сих пор преследует меня.
— Ты как, Пол?
— В порядке, Гарри. Как тебе аромат?
— К черту аромат! Теперь все. Что за смысл? Они жили в этой дыре и видят в темноте лучше, чем мы при свете.
Конечно, он был прав. А я свалял дурака, не подумав об этом раньше. Этот факт был особенно неприятным. Без сомнения, они наблюдали за каждым нашим движением, а мы были беспомощны в этой темноте и связаны еще крепче, чем раньше.
— Смотри сюда, — вдруг сказал Гарри. — Почему мы не видим их глаз? Почему они не блестят?
— Мой мальчик, — сказал я, — в этой темноте ты не увидишь даже Кохинорский алмаз под самым твоим носом. У нас есть одно преимущество — они не понимают, что мы говорим.
Потом мы помолчали, Гарри сказал:
— Пол…
— Ну?
— Мне интересно… думаешь, Дезире… — Он замялся и остановился.
— Я думаю то же, что ты.
— Но ты ведь не знаешь… ведь есть шанс. Простой шанс, разве нет?
— Ты все знаешь, Гарри. Есть один шанс из миллиона, что Дезире удалось выжить! И это ли не хорошо! Ты бы пожелал, чтобы она была тут, с нами?
— Нет… нет. Только…
— Лежать здесь со связанными руками и ногами? Она была бы лакомым кусочком для наших дружков.
— Ради бога, Пол…
— Давай забудем о ней… пока. Мы не хотим быть лакомым кусочком. Давай взбодрись, парень. Мы можем кое-что сделать.
— Что?
— Не знаю, почему мне раньше не приходило это в голову. Мы оба были слишком ошеломленными, чтобы догадаться. Что у тебя на ремне?
— Ружье, — сказал Гарри. — Конечно, я думал об этом, но после воды что за толк в нем? И у меня только шесть патронов.
— Что-нибудь еще?
Я почти чувствовал молчаливый взгляд; потом он вдруг закричал:
— Нож!
— Наконец-то! — саркастически сказал я. — У меня тоже. 15-сантиметровый, обоюдоострый нож, наточенный как бритва и с острием как у иголки. У них не хватило ума обыскать нас, а у нас не хватило ума это понять. Я чувствую свой подо мной.
— Но они увидят.
— Нет, если мы будем осторожны. Беда в том, что я не могу дотянуться до ножа, руки связаны. Есть только один путь. Лежи неподвижно, пусть думают, что мы сдались. Я кое-что попробую.
