— Ну после Василька моего, конечно!
…
— …А может, погостили бы ещё пару деньков-то, а? Феодулия вон с Марией, небось, никак не наговорятся.
В парадной горнице княжеского терема сегодня было светло, как днём — князь Михаил распорядился не жалеть свечей для своего любимого зятя. Ещё бы не любимого! Князь Михаил был очень доволен, решив важнейший государственный вопрос о немедленной поставке из Ростова куньих шкурок [шкурки куниц имели в Древней Руси статус валюты, наравне с серебром, и даже имелся серебряный эквивалент этой шкурке — "куна"]. В лесах вокруг Ростова куниц было полным-полно, а вот вокруг Чернигова эти зверьки уже почти перевелись, из-за неумеренного истребления.
— Да я бы, может, и не прочь, — улыбнулся князь Василько. — Хорошо в гостях! Ешь, пей, и никаких тебе забот!
Посмеялись.
— Ну ладно, — князь Михаил потянулся к кувшину с вином, налил гостю, затем себе. — Дело есть дело, как не понять. Железо тебе я после Крещения отправлю, и пергамент твой тем же обозом доставят. Да не забуду, не беспокойся…
Мария сегодня сидела за столом чуть поодаль от мужа, чтобы не мешать мужской деловой беседе, и совсем рядом с сестрой, что позволяло им разговаривать вполголоса, не отвлекая всё тех же мужчин.
— Сон я видела, Мариша, — Феодулия глядела на сестру из-под ресниц. — Про вас с Васильком.
— Ну? — Мария спохватилась, пригасила голос. — Что за сон-то?
— Явился будто мне ангел небесный, и сообщил: как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская.
— Так и сказал?
— Так и сказал, — чуть улыбнулась Феодулия.
— А ещё что?
— А прочее не про тебя, — сестра улыбнулась заметнее.
— Да верно ли?
— Ну, Маришка! — Феодулия засмеялась наконец в голос. — Мне не веришь, ладно. Но ангелу небесному не верить можно ли?
— О чём там стрекочут да хохочут девки-бабы? — подал голос князь Михаил, уже заметно охмелевший.
— Да так, батюшка, — мигом нашлась Мария. — О глупостях всяких. О поставках железа, взамен куньих шкурок…
Мужчины за столом переглянулись и разом расхохотались.
…
— Динь-да-да-динь, динь-да-да-дон! — выпевали малые колокола, и большой колокол авторитетно подтверждал:
— Гун-н-н!..
Мария шла и щурилась от яркого солнца, от приветственных криков народа, славящего своих князя со княгинею. Шла величаво, поддерживаемая под руку мужем, улыбаясь направо и налево. Событие сегодня было немалое — освящение храма Успения.
У самого храма их встретил высокий, черноволосый и чернобородый человек, одетый в шёлковую рясу. Глаза у него были примечательные — карие, глубокие, глядящие, казалось, в самую душу. Пронзительный взор, как принято говорить.
— Вот, Мария, познакомься. Это вот пресвятой отец Кирилл, настоятель Рождественской обители. Прибыл к нам для освящения храма.
— Здравствуй, святой отец, — поклонилась Мария.
— Здравствуй, здравствуй, матушка княгиня, — поклонился в ответ игумен Кирилл, не чинясь, разглядывая в свой черёд Марию.
Мария заметно поправилась за три прошедших года, окрепла в бёдрах, даже выше ростом стала. Высокая, полная грудь распирала одеяние, и даже сквозь плотную ткань проступали тугие соски. Вот только талия по-прежнему была тонкой, девчоночьей.
— Вот, Мариша, прошу я отца Кирилла насовсем к нам перебраться, да всё чего-то отнекивается он. Теперь небось не станет больше, — засмеялся Василько.
— Правда, отче, оставайся у нас, — подала голос Мария. — Ну что тот Владимир? Только что размером больше. У нас тут и библиотека не в пример лучше, даже свинцовые скрижали, самим апостолом Павлом написанные, имеются.
— Знаю, знаю! — басом засмеялся отче Кирилл. — Брат Савватий хвастал неоднократно.
— Ну вот! А места здесь какие! А вот благочестия христианского всё ещё не хватает селянам. Многие волхвы в чащобах обретаются, пням молятся, и народ смущают.
— Вот бы тебе, отче, с ними в дискуссию вступить! Ты бы их разом всех привёл в лоно истинной веры Христовой! — вмешался князь Василько.
— Оставайся, отче! — это опять Мария.
— Не ломитесь в открытую дверь, дети мои, — улыбнулся Кирилл. Обернулся. — Храм-то, храм какой отгрохали! Да из такого-то храма меня ежели на цепях выволакивать будут, так и то народу немало потребуется!
Они засмеялись разом, все трое.
— Однако, пора начинать, дети мои. После службы договорим!
В храме уже было полно народу — казалось, весь Ростов нынче был здесь. В узкие высокие окна, забранные цветными витражами венецианского стекла, било яркое солнце, и разноцветные лучи придавали храму необыкновенно праздничный вид. Переливались под солнцем украшения и наряды женщин — именитые боярыни, купчихи и даже простые горожанки нацепили сегодня на себя всё, что только нашли в сундуках и ларцах. Все, как один, кланялись при виде князя и княгини Ростовских.
— Здрав будь, батюшка! Здрава будь, матушка!
Мария шла об руку с мужем и улыбалась, лёгкими кивками отвечая на поклоны. Сердце Марии трепетало, а в ушах, будто наяву, всплыл голос сестры:
"Сон я видела, Мариша. Про вас с Васильком… Как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская".
Господи, сделай так!
Прошли на своё место, почётное.
— Говори-ка, — наклонившись к самому уху, произнёс вдруг князь Василько.
— Чего говорить? — захлопала глазами Мария.
— Всё, — он засмеялся тихо, дабы не нарушать приличия в храме. — Ведь на лице у тебя написано, токмо я прочесть не могу. Сказывай, что задумала?
— Не сейчас. После!
…
"Здравствуй, любимая сестра моя Мария. Пишет тебе сестра твоя Феодулия. Слух дошёл досюда, будто освятили вы храм Успения в Ростове своём. Доброе дело, великое и благое.
У нас в Чернигове покуда всё слава Богу — все живы, здоровы, чего ещё желать? Вот токмо батюшка наш извёлся совсем, чуть не с коня ест-пьёт, а когда спит, про то и вовсе никому неведомо. Мне кажется, непосильное бремя взвалил он на плечи свои — надумал-таки Русь воедино сбирать. Несбыточно это, я чаю, потому как времена Святослава прошли безвозвратно. Но меня не спрашивают, и я молчу.
Вот намедни изрядное огорчение пришлось претерпеть батюшке нашему — вернулся с позором из Новгорода брат твой Ростислав. Вышибли его с новгородского княжения, недолго поправил. Батюшка три дня ходил туча-тучей, зубами скрипел, как мельница жерновами. Но делать нечего, смирился и стерпел. Сейчас вот новое дело затевает — на киевский стол наладился! Молюсь я за него, конечно, да токмо терзают меня сомнения…
