— А в том-то и дело, отец, что все есть причина. Кстати, я уже давно собирался тебе все открыть, но медлил, опасаясь твоего гнева…
— Говори скорее, в чем дело! Терпеть не могу предисловий.
— Отец, ты, вероятно, помнишь Денизу Мендири, с которой я рос и воспитывался?
Доктор так сильно ударил по столу кулаком, что вся посуда зазвенела и вилки и ножи полетели на пол.
— Ну, так и есть! Любовная интрижка!
— Не интрижка, отец, а серьезная, искренняя любовь.
— Ты любишь Денизу? И для этой девчонки…
— Я люблю Денизу и женюсь на ней, отец.
Тут Юлиан передал отцу все подробности помолвки, происшедшей на посиделках, обиду, которую Дениза нанесла Фелицу, отставивши его полено, и предпочтение, оказанное ему. Когда он кончил, старый доктор задумался и потом сказал:
— Что же, сынок; хотя я и мечтал для тебя о другом браке, но, видно, делать нечего; что же касается этого Фелица, то я сегодня же напишу своим друзьям, чтобы они не слишком-то радушно принимали этого бездельника. Хотя я с тобой и согласен, что ему, вероятно, очень бы хотелось нам напакостить, но что же может он сделать?
— Не говори, отец! Когда я уезжал из Парижа, там было не особенно спокойно, ходили тревожные слухи. Ожидается государственный переворот, говорили громко, что президент республики хочет провозгласить себя императором. А ты сам знаешь, отец, что при подобных случаях всегда наступает реакция. Трудно ли какому-нибудь непорядочному человеку сделать донос и выставить нас ярыми республиканцами, социалистами даже?
— Ну, к чему пугаться? Времена Бастилии прошли, теперь нельзя бездоказательно погубить человека, занимающего известное положение в обществе; к тому же, мы оба не занимаемся политикой, непричастны ни к какой партии и поэтому нам бояться решительно нечего.
При этих словах доктор встал из-за стола и отправился писать своим друзьям, а Юлиан ушел спать.
Несколько дней доктор ходил пасмурный и мало говорил с сыном. Ему трудно было примириться с мыслью, что все его планы насчет женитьбы сына должны рушиться вследствие того, что подвернулась некстати эта девчонка! Но так как по природе доктор был добрейший человек и так как в конце концов счастье его единственного сына было для него дороже всего, он превозмог свою досаду и отправился к старику Мендири просить у него официально руки его дочери Денизы для своего сына Юлиана, как того требовал обычай. Радушный прием, оказанный доктору в семействе Мендири, красота и ласковое обращение Денизы окончательно утешили доктора и он от души прижал к сердцу свою будущую невестку.
Весь поглощенный приготовлениями к свадьбе, Юлиан совершенно забыл о Фелице Оианди; доктор же, со своей стороны по-прежнему не верил высказанным Юлианом опасениям.
Однако утром Бернардо прибежал, чрезвычайно встревоженный к доктору, в то время как он собирался вскрыть корреспонденцию, только что принесенную почтальоном.
— Здравствуй, мой милый, — сказал ему доктор, подавая ему руку. — Откуда ты это так бежишь?
— Из Сэр, — ответил молодой человек, вытирая платком вспотевший лоб.
— Что там нового?
— Много нового, доктор! Могу ли я видеть Юлиана? Мне нужно с ним поговорить.
— Ступай к нему в комнату, а я пока прочту свои письма. За завтраком поболтаем.
— Это ты, Бернардо! Что скажешь хорошенького? — приветствовал его Юлиан.
— К сожалению, Юлиан, кажется, кроме дурного, ничего сказать тебе не могу.
— Что случилось? Ты, кажется, совсем расстроен. Не случилось ли какого несчастья?
— Нет, несчастья-то ни с кем еще не случилось, но как бы с тобой не стряслась беда. Фелиц Оианди вернулся из Парижа такой гордый, самодовольный, что и не приступайся к нему; грозит, что многим тут пообрежет крылья, и ясно намекал на то, что именно тебе и твоему отцу несдобровать. Наконец, он вчера вечером зачем-то был в Лубериа у Денизы Мендири.
— Как это странно! — сказал смущенный Юлиан.
Вдруг дверь в его комнату растворилась и на пороге показался доктор, судорожно комкавший в руках какие-то бумаги.
— Боже мой! Что с тобой, отец? — вскрикнул испуганный Юлиан.
— Юлиан, сын мой! — сказал доктор, падая от изнеможения в кресло. — Ты был прав. Фелиц Оианди — твой смертельный враг и доказал это теперь на деле!
Голова старика упала на грудь, глаза закрылись и он лишился чувств.
Страшная опасность, грозившая его любимому сыну, сильно подействовала на этого энергичного человека.
Благодаря принятым Юлианом мерам, обморок его отца продолжался недолго. Придя в себя, доктор сказал:
— Нужно бежать, не медля ни минуты. Мне пишут, что Фелиц сделал на тебя донос, указав на тебя, как на влиятельного члена тайного общества. Не сегодня-завтра тебя могут арестовать, и мне советуют тебя сейчас же отправить за границу.
— Но пусть меня арестуют! Моя невиновность будет доказана и меня выпустят!
— Когда? Мы теперь живем не в обыкновенное время. Мои друзья мне пишут, что империя будет провозглашена на этих днях; реакция будет ужасной, беспощадной. Вспомни 18-е Брюмера и имя настоящего президента. Он будет действовать по примеру дядюшки. В подобное смутное время на поверхность всплывут такие личности, которым терять нечего, и, прикрываясь маской патриотизма, примутся обделывать свои грязные делишки. Поверь мне, я знаю, что говорю. Тебе стоит только быть арестованным — и ты сгниешь в тюрьме. Если ты меня любишь, Юлиан, то уезжай отсюда, как можно скорее, даже сегодня вечером, если можно.
— Куда же я поеду?
— Лучше было бы, конечно, поехать за границу, но пока поезжай сегодня же в И… У нас там есть родные, они тебя примут с радостью, а после мы решим, что делать. Я тоже поеду в Байонну, у меня там влиятельные друзья, они за меня вступятся, если ко мне также станут придираться.
— Но неужели же я отсюда уеду, не простившись с Денизой?
— Нет, — сказал Бернардо, — я приведу ее через час, а ты в это время укладывайся.
— Странно, — сказал доктор, — она обещала прийти к нам сегодня утром, и до сих пор ее нет.
— Не случилось ли с ней чего-нибудь? — сказал Юлиан, бледнея. — Боже мой! Бернардо, ведь ты сказал, что этот Фелиц был у нее вчера вечером? Я сам пойду к ней узнать…
— Нет, ты не пойдешь, Юлиан — я сейчас туда побегу, — возразил Бернардо, уходя поспешно.
Через несколько минут он возвратился в сопровождении Денизы.
Молодая девушка была бледна, как смерть, и, увидав Юлиана, разразилась истерическими рыданиями.
Мужчины с ужасом смотрели на нее, не решаясь заговорить.
Но вскоре Дениза успокоилась и сама заговорила.
— Дорогой мой Юлиан! Мы должны расстаться. Я более никогда не буду твоей женой… — Рыдания, подступившие к горлу бедной девушки, не дали ей договорить.
