Орлан взмыл в воздух, но, обремененный добычей, потерял скорость и высоту. Это стоило ему жизни: глухой выстрел оборвал его полет.
«Главное — ставить перед войсками посильные задачи, — продолжал размышлять Врангель. — С такими ограниченными силами рваться на Донбасс — значит, уподобиться этому орлану. Захватить можно, но удержать — нет». Главком поймал себя на том, что все чаще думает, как бы не зарваться и все-таки достичь имеющимися силами возможно большего эффекта.
— Запросите о ходе высадки Терско-Астраханской бригады генерала Шифнер-Маркевича в районе Кирилловки, — приказал он порученцу.
Генерал Анин — тонкий, высокий шатен в идеально отутюженном мундире — тихим, вкрадчивым голосом доложил:
— С канонерской лодки «Страж» передали, что в соответствии с вашим приказом бригада уже начала продвижение на Мелитополь. Продолжается высадка пехотных дивизий.
— Передайте генералу Слащову: бригаде Шифнер-Маркевича к середине дня захватить станцию Акимовка, перерезать железную дорогу Мелитополь — Джанкой и закрепиться до подхода главных сил.
Генерал Анин мягко, но четко повторил приказ и вышел в аппаратную.
Казалось, все шло хорошо, а на душе главкома было тяжело. Он понимал, что война — сама по себе и военные действия — это производное от политики. А вот политика стран Согласия слишком противоречива. Каждый тянет в свою сторону. Конечно, господин Мильеран торжествует: события развертываются по французскому компасу — на Донбасс. А премьер-министру Англии Ллойд Джорджу этот ход событий явно не по душе. Только что секретарь морского ведомства Лонг заявил в нижней палате, что, поскольку советская Каспийская флотилия под командованием Раскольникова заняла Энзели, британские военные суда будут находиться в Черном море. Он с сожалением констатировал, что тридцать шестая пехотная индусская дивизия, командовал которой английский генерал Шампейн, сдалась красным в плен. Это означает, что бакинская нефть потеряна. А в связи с наступлением Врангеля на север надежда на захват кубанской нефти тоже становится призрачной.
«Мильеран полагает, что я устремился через Донбасс на Москву, — размышлял Врангель, прохаживаясь по вагону. — Я бы и пошел, но казаки не пойдут. К своим куреням — только сигнал дай, а в Московию — нет. Разбегутся».
Командующий не мог забыть случайного разговора, свидетелем которого он оказался.
Во время объезда Донского корпуса ему пришлось задержаться в 3-й Донской дивизии генерала Гусельщикова. Андриан Константинович оказался гостеприимным хозяином, но много пил, мало закусывал. И не дотянул до «стремянной». Закруглив пиршество, Врангель вышел подышать свежим воздухом. Стояла тихая звездная ночь. Невдалеке, около стога сена, светился маленький костер. Сам не зная почему, Врангель пошел в его сторону. Увлеченные разговором, казаки не заметили остановившегося в темноте генерала.
— Эхма-а, — протянул хриплый от махры и самогона голос, — теперича прилечь бы на густую траву займища да потянуться…
— Теперича, — передразнил его другой. — Не жди ентого. Вон слухи — на Москву опять идем.
— Нам там делать неча. Да и войск на енту операцию — кот наплакал. Выйдем на российские просторы и потеряемся. Генгус [11] будет аукать Туркула,[12] а тот станет опять насильничать, ну и как енто: «Самогон, вино и спирт — все глушил он будто воду, в счет казенного доходу». Нет, нельзя нам на Московию иттить. На Дон, Кубань надобно подаваться. Там свои куреня. Глотку перегрызем, а землю донскую не отдадим…
Беспокойные мысли взвинчивали настроение Врангеля. «Нет, ни Вильсон, ни Мильеран, ни Ллойд Джордж определили мой курс борьбы, — думал он. — Его определил тот самый казак у костра: „Нельзя нам на Московию иттить. На Дон, Кубань надобно подаваться…“ Мудро рассудил казак… Да-да, я поведу свои войска на исконно казачьи земли и подниму над ними трехцветное знамя любезного моего Отечества».
Остановившись у карты, Врангель громко произнес:
— Северо-Кавказская республика! — и вслушался в свои слова, которые гулким эхом прокатились в его душе: «Президент Северо-Кавказской республики».
Вошел генерал Анин и замер у двери:
— Слушаю вас, господин главнокомандующий.
— Я вас не вызывал. Впрочем… скажите, Геннадий Акимович, вы верите в то, что я веду свои войска на соединение с армией Пилсудского? — спросил Врангель и, не ожидая ответа, продолжал: — Представьте себе общую картину событий. Советы прорвали Польский фронт и бешено рвутся вперед. Там их лучшие ударные группировки и Конная армия Буденного. Что против них ясновельможный полководец Пилсудский? Нас разделяет более трехсот километров, войска его, охваченные паническим ужасом, бегут. А я должен создавать видимость, будто иду на соединение с ним, чтобы со своими четырьмя корпусами развивать наступление на Донбасс, а затем дальше, на Москву… Кто в это может поверить? — Врангель нервно тряхнул головой, словно хотел отбросить сомнения. — Нет, только Дон и Кубань, только казачье государственное образование под протекторатом хоть самого дьявола, — твердил он, возбуждая себя. — Вперед и только вперед!.. Мощный, внезапный удар, стремительность маневра и неистовый натиск!..
Врангель вдруг вскинул руку к карте, и на его длинной жилистой шее вздулись вены.
— Передать генералу Слащову телеграфно: наступление через Перекопский перешеек начать немедленно, не ожидая плановых сроков!
Затем он выпил залпом два стакана «алиготэ», ящики которого постоянно пополнялись из массандровских винных подвалов князя Воронцова, и вновь зашагал по вагону.
И снова ему почудился голос владыки: «Дерзай, вождь! Ты победишь, ибо ты — Петр, что значит — камень, твердость, опора…» Набатом гудели слова: «Дерзай, вождь, ты победишь!»
2
Павел глянул на часы. Пора идти на встречу с Кирилычем. Вышел из Приморского парка на площадь и повернул налево, в сторону Екатерининской улицы. На углу возле круглой тумбы для объявлений и афиш остановился и прочел: «Группа Прикал комедиантов под управлением Г. А: Амурова». Опереточная примадонна Елена Юзова. Нашумевшая оперетта «Когда мужья шалят — жены изменяют».
Павел улыбнулся и зашагал вверх по Екатерининской. «Неужели Манов не появится и сегодня?..» Вот уже четвертый раз Кирилыч не выходит на связь. В голову лезут разные мысли: арестован, тяжело заболел, убит бандитами… Но всякий раз, когда наступает время встречи, Павел идет с надеждой — вот-вот Кирилыч крикнет: «Э-гей, поберегись!..» Он сядет в пролетку и незаметно вытащит из-под коврика портсигар, а свой положит на его место. И ценные сведения о перебазировании вражеской авиации поступят для передачи в штаб Кавказского фронта.
