— Позволь мне заметить, Лукреций, что он хотел лишать тебя жизни, несмотря на настойчивые требования остальных...
— Горе предателям! — как бы отвечая Домитилле, театрально вскричал командир преторианцев.
И тут все услышали за оградой шум, характерный для тяжело вооруженной армейской части, которая бежит под равномерные выкрики младших офицеров, поддерживающих ими нужный ритм. Этот шум нарастал, достигая даже до подсобных помещений и кухонь, а потом нападавшие издали боевой клич и появились во дворце: впереди — консул Мунатий Фауст, со сверкающим мечом, в серебряных доспехах и пурпурном плаще, указывавшем на занимаемое им положение.
Домитилла смотрела на безжизненное тело Стабилия, лежавшее на земле около цистерны.
— Пьеса доиграна, — сказала она, — и мораль есть. Предатель умирает.
А потом она вспомнила, что ее брат, Домициан, не умрет. Поздравив себя с этим, Домитилла подумала, что те, кто поверил ему, оказались теперь в дураках.
* * *
Сулла, его персы и пращники прошли несколько коридоров и атриев, следуя за ветераном, который когда-то здесь служил. Преторианцы при их появлении разбегались, узнав, что план, составленный их легатом Стабилием, провалился. Но в большой прихожей, куда выходили покои Домициана, десяток гвардейцев — несомненно, элита, преданная до мозга костей брату Цезаря, — пытался продемонстрировать решимость сражаться.
— Бросьте ваше оружие или готовьтесь умереть! — прокричал им Сулла, появившись среди лучников.
— Подойди поближе и скажи еще раз, — бросил один из них.
Просвистели стрелы, и тут же пращники стали раскручивать свои диковинные приспособления. Ядра, которые не достигли цели, повредили деревянные обшивки, а Сулла, перешагивая через стонавших на полу раненых, вместе с Каленом вбежал в вестибул.
Домициан появился в проеме противоположной двери с кинжалом в руке.
— Кто вы такие, — закричал он, — что осмелились ворваться в мои покои!
Но это было сделано лишь для того, чтобы попытаться обмануть нападавших, потому что шум, который донесся до него из прихожей за несколько минут до назначенного часа, ясно означал, что партия проиграна и что теперь ему нужно было выдумывать ложь для своего брата.
— Я — Сулла, а он — сын Руфа Корбулона. Теперь ты знаешь, что мы оба хотим тебя убить, и знаешь почему. К нашему сожалению, мы этого не сделаем из уважения к Цезарю, которому не повезло с братом. Но не буди в нас ярость!
Сулла заставил Домициана отступить и, не обращая на него внимания, вошел в его комнату. Вслед за Суллой шли персы со своими луками, тоже не замечая хозяина дома, как будто бы он, несмотря на свой кинжал, стал совсем незначительным лицом.
Галл, распахнув по дороге несколько дверей, обнаружил в самой глубине покоев, в комнате, служившей кабинетом, растерянных заговорщиков. Увидев вошедшего в сопровождении восточных лучников со свирепыми лицами, они окончательно пали духом. Гнетущая тяжесть мучила их, нарастая с каждой минутой, приближавшей роковой срок убийства императора Рима. Сулла прочел это по их лицам и спросил себя, не испытали ли они облегчение, увидев тех, кто избавит их от неизбежности совершать подобное преступление.
Бывший офицер-легионер приказал им раздеться догола.
Тот заговорщик, что вернулся из Германии, Калвентий Квиет, начал свысока возражать ему, но Сулла, не говоря ни слова, ударил его по лицу. Остальные беспрекословно подчинились и, снимая одежды, обнаружили кинжалы. Персы собрали их и по приказу Суллы сложили в корзинку для бумаг, которая стояла под столом.
— Сейчас мы пойдем той дорогой, которой хотели пройти вы в полночь, — объявил галл, — и вы сами положите это оружие к ногам Тита Цезаря.
Обнаженность не прибавила красоты их далеко не атлетическим фигурам. Сулла взял корзинку для бумаг, и все вышли.
* * *
Сулла вошел в обширную прихожую императорских покоев. На пороге вестибула, ведущего в его кабинет и спальню, стоял сам Цезарь, беседовавший с Мунатием Фаустом, во всем его воинском великолепии, и с Лукрецием Фронто, залитым кровью смертельных ран, которые он нанес Стабилию. Верные императору преторианцы и легионеры, переодетые в ночных стражей, стояли на почтительном расстоянии от императора. Домитилла сидела на скамейке около брата, уже окруженная заботами его молодых служанок, которые обмахивали ее веерами.
Мунатий представлял Цезарю молодого Клувия Стефана и уже заканчивал рассказ о том, как этот молодой офицер встретил Суллу, спустившегося с триремы, которая в самый последний момент выбралась из порта Помпеи, и как благодаря Стефану он узнал обо всем, что готовилось.
Галл прошел через прихожую, все присутствующие повернулись к нему, и установилась тишина, но при виде шестерых идущих за ним обнаженных мужчин раздались восклицания, скоро перешедшие в смех. Галл отдал каждому его кинжал, персы подняли луки, готовые к любой неожиданности, и заговорщики стали класть на мраморный пол к ногам Тита свое оружие.
Все присутствующие смогли увидеть их висящие члены и задницы, и то, что находилось между ними, то есть полное унижение, которому они подверглись.
* * *
Сулла стоял против Цезаря, в его кабинете, куда император Рима тотчас же увел его, чтобы поговорить с ним наедине.
— Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить, — сказал Тит, — за то, что я заставил тебя выйти на арену и отправиться на рудники, принимая во внимание то, что империя велика и правитель не может знать и понимать всего, что его окружает?
— Конечно смогу, — сказал Сулла, — раз я здесь.
— Твой ответ обязывает меня, но и у тебя может остаться горький осадок. Что ты теперь собираешься делать? Ты опять вступишь во владения тем домом, что ты унаследовал от Менезия? Не смог бы ты отныне остаться в моем окружении? Не хочешь ли командовать преторианцами? Или возьмешься управлять провинцией?
— Я благодарю тебя за предложение. Но я хотел бы вначале вернуться на мою ферму в Галлию и поразмыслить обо всем, что произошло со мной с тех пор, как я ее покинул, откликнувшись на просьбу Менезия.
Он вынул из своего кармана табличку, отнятую у Кассия Лонгина, и протянул ее Цезарю, который ее прочел.
— Так, значит, вот из-за этого послания все и случилось... включая события сегодняшнего вечера, эти кинжалы, про которые ты узнал... Действительно ли они скрывались в покоях моего брата? Нет ли тут ошибки?
— Никакой. Не хочешь ли послушать Лацертия? Он сказал нам все то, что мы уже узнали от наших агентов в Помпеях.
Тит задумчиво посмотрел на табличку, которую все еще держал в руке.
— Итак, все произошло силой дружбы... — сказал он.
