Ознакомительная версия.
Стрела была наготове, лук наведен, а суровые глаза лучника устремлены на цель. Медленно проходила минута. Найджел про себя молился всем трем своим воинственным святым – не затем, чтобы они спасли его тело в этой жизни, а чтобы позаботились о его душе в иной. Ему пришло было в голову попытаться бежать, но он тут же понял, что не успеет выбраться из своего убежища, как его прикончат. И все-таки в конце концов он рискнул бы броситься на своих врагов и уже изготовился к прыжку, как вдруг тетива лука почему-то лопнула, издав глубокий, чистый звук наподобие струны арфы, и стрела со звоном ударилась о плиты пола. В тот же миг молодой курчавый лучник, широкоплечий и широкогрудый, по всей видимости невероятно сильный, с открытым, приветливым лицом и честным взглядом карих глаз, говорившим об отваге и добродушии, обнажив меч, бросился вперед и встал рядом с Найджелом.
– Ну нет, друзья, – крикнул он, – не станет Сэмкин Эйлвард стоять и смотреть, как смельчака убивают, словно затравленного зверя! Пятеро на одного – не очень-то справедливо. Вот двое против четверых уже получше. Клянусь своими десятью пальцами, мы со сквайром Найджелом оставим этот зал вместе, будь то на своих ногах или нет.
Устрашающий вид союзника и его репутация среди товарищей еще больше остудили и без того не слишком пылкое рвение нападающих. В левой руке Эйлвард держал натянутый лук, а все знали, что от Вулмерского леса до Уэлда он – самый быстрый и самый меткий стрелок и валит бегущего оленя с двухсот шагов.
– Ну-ка, Бэддлзмир, убери пальцы со спуска, не то как бы твоей правой руке не пришлось поотдыхать пару месяцев, – сказал Эйлвард. – Мечами – пожалуйста, друзья, но стрелы, клянусь, никто не выпустит, прежде чем не полетит моя.
От этой новой помехи новая волна ярости захлестнула сердца настоятеля и ризничего.
– Недобрым будет этот день для твоего отца-арендатора, Эйлвард, – прошипел ризничий. – Он еще пожалеет, что зачал сына, из-за которого потеряет в Круксбери и землю и кров.
– Мой отец – храбрый человек. Он пожалел бы еще больше, если б его сын допустил, чтоб на его глазах совершилось грязное дело, – твердо ответил Эйлвард. – Ну, друзья, навались, мы готовы.
Памятуя об обещанной награде, если им случится пасть, служа монастырю, и о грозящем наказании, если они не выполнят свой долг, четверо лучников уже приготовились к атаке, как вдруг неожиданное обстоятельство придало делу совсем другой оборот.
Пока в капитуле развертывались эти воинственные сцены, в дверях скопилась целая куча всякого народа – монахи, братья-миряне, слуги, – и все с живым интересом, как люди, вырвавшиеся из тусклой рутины жизни, наблюдали за развитием драмы. И вот в дальних рядах что-то вдруг пришло в движение, движение быстро сместилось в центр толпы, наконец кто-то стремительно раздвинул передние ряды, и в проходе появился необыкновенного, изысканного вида незнакомец. С самого своего появления он как бы встал и над капитулом, и над монастырем, над монахами, прелатом, лучниками, словно безраздельный повелитель всего и вся.
Это был человек чуть старше среднего возраста, с жидкими волосами лимонно-желтого цвета, загнутыми кверху усами и бородкой клинышком того же цвета. Над удлиненным, изрытым глубокими морщинами лицом выступал огромный, крючковатый, словно орлиный клюв, нос. От постоянного пребывания на солнце и на ветру кожа незнакомца покрылась бронзовым загаром. Он был высок ростом, худ и подвижен, но в то же время жилист и крепок. Один глаз у него был полностью закрыт веком; веко было плоское – оно прикрывало пустую глазницу. Зато другой глаз быстро и насмешливо охватил сразу всю сцену. В нем так ярко светились живой ум, насмешливость и ирония, словно весь огонь души рвался наружу через эту узкую щель.
Наряд его был столь же достоин внимания, сколь и он сам. На отворотах лилового камзола и плаща виднелись непонятные пурпурного цвета эмблемы, имевшие форму клинков. С плеч ниспадало дорогое кружево, а в его складках тускло мерцало красное золото тяжелой цепи. Рыцарский пояс на талии и рыцарские золотые шпоры, поблескивавшие на замшевых сапогах, без слов говорили о его высоком положении. На левом запястье, на латной рукавице, смирно сидел, в клобуке, маленький сокол той породы, что сама по себе была как бы знаком высокого достоинства его хозяина. При нем не было никакого оружия; только за спиной на черной шелковой ленте висела гитара; ее длинный коричневый гриф выступал у него из-за плеча. Вот такой человек, в изысканном и властном облике которого чувствовалась грозная сила, стоял и взирал на две кучки вооруженных людей и разозленных монахов. Его насмешливый взгляд сразу приковал к себе всеобщее внимание.
– Excusez!* [Извините! (франц.).] – картаво произнес он по-французски. – Excusez, mes amis!* [Извините, друзья! (франц.).] Я полагал, что отвлеку вас от молитвы и размышлений, однако мне еще не доводилось видеть под кровлей монастыря таких святых упражнений – с мечами вместо требников и лучниками вместо служек. Боюсь, что прибыл не вовремя, однако я приехал с поручением от того, чьи дела не терпят отлагательства.
Настоятель да, пожалуй, и ризничий начали понимать, что дело зашло слишком далеко – гораздо дальше, чем они намеревались, и что им будет нелегко без громкого скандала сохранить свое достоинство и доброе имя Уэверли. Поэтому, несмотря на некоторое отсутствие любезности и даже просто непочтительные манеры незнакомца, они очень обрадовались его появлению и вмешательству в события.
– Я – настоятель Уэверлийского монастыря, сын мой возлюбленный, – сказал прелат. – Если поручение ваше может быть достоянием гласности, его следует передать здесь, в капитуле; если же нет, я приму вас в своих покоях, ибо я вижу, что вы человек благородной крови и рыцарь и не стали бы без всякой причины вмешиваться в дело нашего суда, дело, которое, как вы справедливо заметили, малоприятно миролюбивым людям вроде меня самого или братьев ордена святого Бернарда.
– Pardieu* [Черт возьми (франц.).], отец аббат! – ответил незнакомец. – Стоит только взглянуть на вас и ваших монахов, чтобы увидеть, что это дело и впрямь вам не по душе. А еще меньше оно придется вам по вкусу, если я скажу, что скорее сам вступлюсь за благородного юношу, что стоит в нише, чем дам вашим лучникам его прикончить.
При этих словах настоятель перестал улыбаться и нахмурился.
– Вам более пристало бы, сэр, поскорее передать поручение, с которым, как вы говорите, вы прибыли, нежели защищать подсудимого от справедливого приговора суда.
Незнакомец обвел суд вопрошающим взглядом.
– Поручение мое не к вам, добрый отец аббат, а к одному лицу, мне незнакомому. Я был у него в доме, и меня послали сюда. Его зовут Найджел Лоринг.
Ознакомительная версия.
