прелесть, которая кажется лучше любого совершенства. Алые озорные губки, напоминавшие цветок, свежий румянец, словно нанесенный кистью, трогательные ямочки, возникшие на обеих щеках, когда девушка слегка улыбнулась, – все это вместе производило неотразимое впечатление. Настолько неотразимое, что Луи, несмотря на молодость, уже достаточно искушенный в женских прелестях, не заметил еще одной странности: у девушки были не только необычайно маленькие ноги, но и небольшие руки, безукоризненной формы, явно не испорченные тяжелым сельским трудом – их кожа оказалась бела, как мрамор, а ладони нежны, точно шелк.
– Как вы ловко это сделали! – воскликнула она, рассматривая повязку. – Вам, наверное, уже случалось перевязывать раны?
– Раны? Да, много раз, – кивнул молодой человек. – Но я впервые имею дело со следами кошачьих когтей. Смотри-ка, а коту хоть бы что! Он что же, думает получить награду за свое геройство?
Серый разбойник в это время преспокойно терся у ног девушки, не испытывая ровно никакого раскаяния.
– Могу я узнать, кто вы? – спросила красавица, кажется не слишком смущенная пристальным восторженным взглядом рыцаря. – В этих местах я чужая и никого не знаю.
– Чужая? Вы? – Луи слегка опешил. – Но я думал… думал, что вы живете в одном из здешних селений.
Он уже начал понимать, что это была глупая мысль. Одежда девушки ввела его в заблуждение – она не могла быть крестьянкой. Служанка из замка барона де Брюи? Тоже едва ли. Наверное, его родственница, из прихоти решившая нарядиться в свободное сельское платье.
– Впрочем, – тотчас оборвал себя юноша, – я не имею права задавать вопросов даме. Мое имя, если вам интересно – граф Луи Шато-Крайон, рыцарь Святого Креста.
– О-о-о! – вырвалось у красавицы. – Так вы сын отважного рыцаря Гюи? Отец мне о нем рассказывал. И вы уже были в Крестовом походе?
– Да, – он чуть поклонился, украдкой показав кулак коту, решившему в это время поточить когти о его сапог. – И собираюсь вновь отправиться в поход, надеюсь, к стенам Иерусалима. Но вначале мне должно выполнить поручение, данное нашим милостивым королем.
Тонкие брови девушки высоко поднялись:
– Филипп дал вам поручение? Вы из его свиты?
Это был уже почти дерзкий вопрос, и Луи мог бы на него обидеться, но эта странная красавица слишком ему нравилась, пожалуй, так ему не нравилась еще ни одна женщина. И еще: в ней, при всей простоте и естественности поведения, ощущалась какая-то особая властность, какую не дают ни деньги, ни оружие, а только происхождение.
– Я не из свиты короля, милая дама, – он улыбнулся, отпуская ее руку, которую все еще держал в своей. – Просто его величество решил, что это очень важное дело можно мне доверить. Должно быть, я показался ему надежнее тех, кто его окружает.
– Ха! – она махнула рукой, состроив выразительную гримаску, в которой сожаление смешалось с пренебрежением. – Скорее всего, Филипп подумал, что вам можно будет заплатить за опасное и тяжелое поручение меньше, чем любому из его приближенных.
Луи посмотрел на девушку с таким изумлением, что она невольно смешалась.
– Вас удивляет дерзость моих речей? – она говорила уже не раздраженно, а печально. – Поверьте, я добрая подданная нашего короля. К тому же я – женщина, и мне не пристало вообще судить о делах мужчин. Но среди моей родни немало людей знатных, есть и такие, которые приближены к королю, и они знают его неплохо. Увы, король Филипп и вправду скуповат, но ведь это – не худший из грехов, верно?
Она явно хотела перевести разговор в шутку, и молодой человек понял, что так будет лучше всего. Однако его разбирало такое любопытство, и вместе с тем он испытывал такое непривычное смущение перед этой женщиной, что не мог решить, как дальше себя вести. Больше всего он боялся, что сейчас она попрощается и уйдет, и он не посмеет за нею последовать.
– Скупость иногда полезна, – усмехнулся Луи в ответ на шутливое замечание незнакомки. – Особенно, когда приходится думать о целой стране. А вы… вы что же, пешком сюда пришли?
Она пожала плечами.
– Так ведь замок барона Брюи в часе ходьбы отсюда. А я люблю ходить пешком. Мы… я и мой дядя сейчас в гостях у барона.
– И вы уверены, что бродить по этим местам в одиночку вполне безопасно? – не выдержал молодой человек.
– Мне говорили, что в последнее время здесь очень спокойно. Хотя вы, конечно правы, – тут в ее голосе вновь послышалась досада, – я веду себя непростительно. Но так редко удается побыть одной, со своими мыслями и… Ой, а куда делся Саладин?
– Кто-о-о?!
Имя египетского султана, врага всего христианского мира, во имя битвы с которым и собирался третий крестовый поход, прозвучало так неожиданно, что рука Луи невольно рванулась к седлу, на котором висел его арбалет. Сокол, хотя глаза его были закрыты колпачком, ощутив это резко движение хозяина, захлопал крыльями, крепче вцепившись когтями в гриву абиссинца.
Но девушка вдруг расхохоталась:
– О, простите! Я же и забыла, что вы крестоносец, и это имя для вас не просто одно из сарацинских имен… Саладином мой дядя прозвал кота, которого мне подарил, потому что это очень наглый кот, от которого иногда просто нет спасу! Но я все равно его люблю. Где он в самом деле? Саладо, Саладо, кис, кис, кис! Где ты?!
– Вон он! – И Луи указал на щербатую стену мельницы, по которой в это время пронеслась серая лохматая тень. – Хотите, поймаю?
– Он вас к себе не подпустит. Пойдемте вместе! – Ямочки на щеках девушки просили вместе с ней, и отказать было невозможно. – Право, идем. Не то мне говорили, что на этой мельнице иногда видят привидений…
Глава 7. Призраки старой мельницы
Мельница, в которой решил искать убежища серый разбойник, была сооружена старательно: ее стены состояли из массивных, неплохо обтесанных камней, соединенных песочным раствором. Впрочем, швы между плитами, как и сами плиты, давно поросли бархатным темным мхом. Травяная крыша массивного сооружения само собой уже истлела и развалилась, однако ее основу составляли не тонкие жерди, а достаточно широкие и прочные доски, которые, хотя и подгнили и частью поломались, но еще укрывали развалины, и в них от этого царил полусумрак и прохлада.
Пол мельницы сгнил и развалился. Из четырех массивных жерновов два, свалившись с опоры, разломались пополам, два продолжали торчать на ржавой оси, перекосившейся и вставшей почти вертикально. Боковая дверь, за которой была еще одна часть строения – просторная прямоугольная комната, жилище мельника и его семьи, заросла нарядными кустами жимолости, а так как в ней никогда
