В октябре, когда разговоры о медведе еще не стихли, на поселок напали пираты. Они незаметно приблизились к берегу на бригантине, снабженной четырьмя легкими пушками. Пираты шли из Южной Америки в сторону Гавайских островов, но ветер заставил их отклониться от курса и в конце концов пригнал к Верхней Калифорнии. Пираты охотились на корабли, перевозившие из Америки сокровища, которые должны были осесть в ларцах испанского короля. Они редко занимались грабежом на суше, потому что крупные города могли постоять за себя, а прочие были чересчур бедны. Однако на этот раз все было по-другому. Пираты плавали целую вечность, от них отвернулась удача, пресная вода кончалась, и команда потихоньку зверела. Капитан решил наведаться в Лос-Анхелес, хотя не ожидал найти там ничего, кроме съестных припасов и развлечений для своих парней. Сопротивления пираты не боялись: бригантину надолго опережала кровавая слава ее команды, которую сами разбойники с готовностью поддерживали. Говорили, что они режут людей на куски, потрошат беременных женщин, нанизывают детей на крюки и вешают на мачты, как трофеи. Пиратам была на руку такая репутация. Стоило им начать палить из четырех своих канонерок или с грозным кличем высадиться на берег, как народ в страхе разбегался, и нападавшие могли забрать добычу, не встречая никакого отпора. В этом случае пушки были совершенно бесполезны: их заряды не достигли бы поселка. Поэтому вооруженные до зубов пираты, словно орда демонов, заполнили шлюпки. По пути они наткнулись на гасиенду де ла Веги. Большой кирпичный дом с его красной черепичной крышей, увитые бугенвиллиями стены, апельсиновый сад — вся эта картина мира и процветания привела грубых матросов, много месяцев питавшихся зловонной солониной и прогорклыми сухарями, запивая их протухшей водой, в бешенство. Напрасно капитан рычал, что их цель — поселок; пираты вломились в имение, перебив собак и застрелив индейцев охранников, которые пытались преградить им дорогу.
Алехандро де ла Вега отправился в Мехико купить новую, более изящную мебель, тисненный серебром бархат для штор, английское столовое серебро и австрийский фарфор. Он надеялся, что такая роскошь наконец вынудит Рехину забыть свои индейские замашки и привыкнуть к настоящей европейской роскоши. Бывший капитан, вне всякого сомнения, поймал попутный ветер и мог позволить себе наслаждаться жизнью, как и положено настоящему богачу. Откуда ему было знать, что, пока он торгуется за турецкие ковры, его дом громят тридцать вооруженных молодчиков.
Рехину разбудил надрывный лай собак. Ее комната находилась в маленькой башенке, служившей единственным украшением тяжеловесного здания. Робкий свет раннего утра окрашивал небо в золотистые тона и проникал через окно, на котором не было ни штор, ни ставен. Рехина накинула шаль и босая вышла на балкон посмотреть, отчего беснуются собаки. Именно в этот момент первые нападавшие ломали деревянные ворота. Рехина, никогда прежде не видевшая пиратов, решила спуститься, чтобы выяснить, что происходит. Проснулся Диего, который, несмотря на то что ему уже исполнилось десять лет, предпочитал спать в одной постели с матерью, когда отца не было дома. Рехина на бегу схватила саблю и кинжал, которые, с тех пор как Алехандро покинул военную службу, снимали со стены лишь для того, чтобы наточить, и сбежала вниз по лестнице, призывая слуг. Диего последовал за ней. Дубовые двери дома в отсутствие Алехандро де ла Веги запирались изнутри на тяжелый железный замок. Атака пиратов разбилась об это несокрушимое препятствие, и Рехина успела раздать прислуге хранившееся в сундуках огнестрельное оружие.
Полусонный Диего с трудом узнал в охваченной гневом и тревогой незнакомой женщине собственную мать. За несколько секунд она превратилась в Дочь Волка. Волосы на голове у Рехины поднялись дыбом, словно звериная шерсть, блеск в глазах придавал ей вид помешанной. Она скалила зубы, извергая пену изо рта, рычала, как разъяренная волчица, раздавая приказания слугам на своем родном языке. В одной руке женщина сжимала саблю, а в другой кинжал. Через минуту рухнули ставни, защищавшие окна первого этажа, и первые пираты ворвались в дом. Несмотря на грохот нападения, Диего услышал вопль скорее восторга, чем ужаса, который вырвался из горла его матери и потряс стены. Вид этой отчаянно храброй женщины, едва прикрытой тонкой тканью ночной рубашки, поразил нападавших. Это дало слугам время прицелиться и выстрелить. Два флибустьера упали ничком, третий зашатался, но не было времени перезарядить ружья, а следующие бандиты уже лезли в окна. Диего схватил тяжелый железный канделябр и бросился на защиту матери, пока та отступала в гостиную. Рехина выронила саблю и, сжимая кинжал обеими руками, вслепую наносила удары, отбиваясь от окружавших ее варваров. Диего замахнулся канделябром на одного из пиратов, но грубый пинок тут же отбросил его в угол комнаты. Мальчик так и не узнал, сколько времени он пролежал без сознания. Одни говорили, что атака пиратов заняла несколько часов, другие утверждали, что разбойники буквально за минуты убили или ранили всех, кого встретили на своем пути, разрушили все, что не смогли украсть, и, прежде чем отправиться в Лос-Анхелес, подожгли дом.
Когда Диего пришел в себя, злодеи все еще рыскали по комнатам в поисках, чем бы поживиться, а дым пожара уже сочился сквозь щели. Мальчик поднялся на ноги с ужасной болью в груди, которая мешала ему дышать, двинулся к выходу и звал мать, пошатываясь и кашляя. Он нашел ее под большим столом в салоне, в пропитанной кровью батистовой рубашке. Глаза Рехины были открыты. «Спрячься, сынок!» — приказала она и тут же потеряла сознание. Диего взял мать под руки и с титаническими усилиями, не обращая внимания на сломанные ребра, поволок ее в направлении камина. Открыв потайную дверь, он сумел втащить Рехину в тоннель. Мальчик закрыл дверцу и остался в полной темноте. Обнимая мать, он сквозь слезы повторял: «Мама, мама!» — и молил Бога и духов своего племени, чтобы они не дали ей умереть.
Бернардо спал вместе со своей матерью в другом конце жилища, в одной из комнат, предназначенных для слуг. Комната была просторней и светлее, чем другие каморки для прислуги, потому что использовалась и как гладильная. Эту обязанность Ана никому не желала перепоручить. Алехандро де ла Вега требовал, чтобы на его рубашках были идеальные складки, и только Ана была удостоена чести следить за этим. Кроме узкой кровати с соломенным матрасом и сломанного сундука, где хранились скудные пожитки матери и сына, в комнате располагались длинный стол для работы и жаровня, чтобы греть утюги, а еще две огромные корзины с чистой одеждой, которую Ана собиралась гладить на следующий день. Пол был земляной; повешенное над входом льняное сарапе служило дверью; свет и воздух проникали через два окошка.
