Обоим волам уже отрубили головы над белым полотном, покрытым омелой. Несколько мгновений их тела сотрясали судороги, затем жизнь покинула их. Обезглавленные волы неподвижно лежали у каменного возвышения, а из зияющих ран ручьем текла кровь. Над священной поляной стелился зловонный туман. Но этой жертвы было недостаточно. Сантониг жаждал человеческой крови. Он говорил, что боги требуют еще. К сожалению, среди нас не было преступников, которых мы могли бы сейчас принести в жертву. Все они давно расстались с жизнью. «Только бы друиды не решили принести в жертву девственницу!» — пронеслосьу меня в голове. С того момента, как я увидел смеющуюся Ванду, я готов был на все, чтобы развеселить ее хотя бы еще раз. Я не знал, удовлетворятся ли боги, если им в жертву принесут германскую рабыню. Может быть, они посчитали бы это ниже своего достоинства? Об этом я ничего не знал, поскольку на данную тему мне пока что не приходилось говорить с моим учителем Сантонигом. Однако я вполне мог предположить, что девственность приносимой в жертву девушки была для богов гораздо важнее, чем ее положение в обществе. Боги хотели крови той, чья чистота осталась в неприкосновенности и которая в то же время значила очень много для одного из нас. Сегодня днем мне нужно было действовать решительнее и целовать Ванду до тех пор, пока она сама не согласилась бы расстаться со своей девственностью! Если они отберут у меня Ванду, то для меня это будет такая же огромная потеря, как если бы мне отрубили левую ногу. Не может быть, чтобы этого хотели боги… Конечно, если их головы не набиты конским навозом вместо мозгов! Если бы я был друидом, то ни один бог не сказал бы моими устами подобной глупости. Тут я должен заметить, что не все наши боги были совершенными богами с добрым и отзывчивым сердцем. Были среди них и пройдохи, и жестокие головорезы, и прочий сброд, с которым шутки плохи.
Вдруг я почувствовал на своем правом запястье крепкую хватку Базилуса. Похоже, он догадался, о чем я думаю. Дядюшка Кельтилл удерживал меня обеими руками за левое предплечье. Резкими движениями, метнувшись сначала в одну сторону, а затем в другую, я попытался освободиться. Зачем держать меня, словно преступника? Я бы все равно не смог спасти Ванду. Стоило мне только сделать несколько шагов вперед и пересечь границы священного круга, как меня тут же пронзили бы несколько стрел. Неужели мой лучший друг и мой дядя, которые так хорошо знали меня, думали, что я способен так бессмысленно расстаться с жизнью? Ради кого? Ради какой-то германской рабыни? Нет! Она была для меня моей левой ногой!
Я взглянул на Ванду, которая стояла немного в стороне и со скучающим видом рассматривала кусочки цветного стекла на своем браслете. Кажется, я должен признаться кое в чем. Одной из самых дурных черт моего характера является привычка представлять себе события, перед которыми я испытываю леденящий душу страх. При этом воображение оказывает мне медвежью услугу — благодаря ему все детали представляются настолько яркими и отчетливыми, что я совершенно забываю, где реальность, а где вымысел. Наши друиды утверждают, будто такие яркие образы способны стать причиной не только хороших, но и плохих событий. Поскольку я не мог сделать даже шага — Базилус и дядюшка Кельтилл продолжали крепко держать меня, — я решил сосредоточиться и в мыслях представить себе, что с Вандой все в порядке и она продолжает беззаботно разглядывать свой браслет, который ей как рабыне носить не подобало. Но он так гармонировал с обеими застежками! В то же время я прекрасно понимал: застежки на ее платье стоили в несколько раз дороже браслета и поэтому заставляли ненадолго забыть о том, что Ванда была всего лишь рабыней.
Друид еще раз воздел руки к черному беззвездному небу. Тень от его золотого серпа увеличилась до невероятных размеров и беспокойно колыхалась на кронах деревьев в такт языкам пламени. Меня начал бить озноб. Внезапно стало невыносимо холодно, словно я вышел в морозный зимний день из теплого дома на улицу. Пульсирующий комок в горле не давал мне свободно дышать, я не мог произнести ни звука. Я чувствовал, как напрягаются мышцы спины, а руки и ноги начинают пронзать судороги — словно чьи-то когтистые лапы разрывали мое тело на части. Сначала они принялись за левую ногу, затем за правую. Потом жгучая боль парализовала руки. Со мной такое происходило и раньше — мне казалось, что я превращаюсь в безжизненную каменную глыбу. Я из последних сил заставлял себя удерживать равновесие, стараясь не упасть. Создавалось такое впечатление, будто на меня надевают одну невидимую тяжелую кольчугу за другой и не собираются останавливаться. Во мне росла уверенность, что в ближайшие мгновения что-то должно произойти. Точно так же было в тот день, когда умер друид Фумиг. Но я даже не догадывался, чего именно следует ожидать.
Сантониг вновь заговорил, сообщая собравшимся, что нужно принести жертву богам. За каждого из нас, кто хотел выжить, следовало принести в жертву богу войны Катуриксу одного человека. Да, судя по всему, сегодня прольется немало крови. Все сосредоточенно наблюдали за происходившим на священной поляне. Похоже, друид чего-то ждал. Он все так же стоял с поднятыми к черному небу руками. Только его тело странным образом изогнулось, а из груди торчал какой-то длинный тонкий предмет. Друид медленно повернулся, и все мы с ужасом осознали, что этим длинным тонким предметом было копье, пронзившее нашего жреца насквозь. Неужели боги решили покарать его? Друид запрокинул голову и начал крутиться вокруг собственной оси. Его поразило деревянное копье. Боги не пользуются таким земным оружием. Это были германцы!
Вдруг весь лес задрожал и наполнился леденящими душу дикими криками. Со всех сторон в нас полетели стрелы, копья и дротики. Послышался звон тысяч мечей, которыми воины ударяли о деревянные щиты. Ариовист! Уже в следующее мгновение мы оказались окруженными со всех сторон германцами, сидевшими на своих невысоких лохматых лошадях. Воины Ариовиста были повсюду! Мы сбились в кучу, словно стадо овец, согнанных пастухами, а нападавшие всадники метали в нас копья и стреляли из луков. Через несколько мгновений оцепенение прошло, и оставшиеся в живых попытались спастись бегством. Но преследователи хладнокровно убивали всех подряд. Молодые воины, тела которых были выкрашены в черный цвет, держались за гривы коней. Догоняя бегущих, они прыгали им на спины, словно рыси, и перерезали горло. Бегство и паника совсем не характерны для кельтских воинов. Однако битва без оружия в руках вряд ли может доставить кому-нибудь удовольствие. Поскольку я довольно общительный и компанейский молодой человек, я попытался присоединиться к тем из моих соплеменников, которые надеялись спастись, добежав до нашего селения. Но я споткнулся о первый же торчавший из земли корень и рухнул на землю, словно срубленное дерево. Буквально через мгновение я почувствовал, как на меня упало что-то тяжелое, и тут же ощутил резкий запах чеснока… Дядюшка Кельтилл. Я боялся даже пошевелиться. Упавшее сверху грузное тело наполовину вдавило мою голову во влажную землю, но одним глазом я мог следить за всем происходившим на поляне и в лесу вокруг нее, оставаясь в относительной безопасности. Среди деревьев мелькали тени убегавших и их преследователей. Кельты мчались по лесу, словно дичь, которую только что вспугнули, а воины Ариовиста неслись за ними попятам, будто охотники, преследующие добычу. Германцев интересовали только спасавшиеся бегством или те, кто пытался оказывать сопротивление. Меня же — отважного воина, который не мог вытащить из грязи собственную голову, — они даже не заметили. Конечно, тот факт, что на меня просто не обратили внимания, являлся страшным оскорблением для гордого молодого кельта. Однако я решил, что с моей стороны будет гораздо разумнее стерпеть эту обиду. Со всех сторон слышались вопли воинов Ариовиста и стоны умиравших. Некоторые раненые выкрикивали оскорбления в адрес нападавших, а через несколько мгновений смолкали навсегда. Боевой клич германцев стих, я слышал только приглушенные стоны и всхлипывания тех, кого постепенно покидала жизнь.
