Легкое прикосновение к плечу отвлекло Быстрицкого от раздумий. Повернув голову, он увидел одного из трех казаков, с которыми взбирался на мыс.
— Наверху турки, — торопливо зашептал казак Быстрицкому. — А там, — кивнул он в сторону раскидистого куста, — можно затаиться на день. Лучшего места не сыскать.
На мысу турки? Это уже кое-что объясняет. Возможно, Сидловский и отправил на мыс разведчиков, однако это место облюбовали чужие наблюдатели. И произошло то, что обычно происходит в таких случаях: турки позволили казакам взобраться на мыс, не помешали им дать условленный сигнал своей флотилии, что на суше все спокойно, и лишь после этого прикончили разведчиков… Что ж, присутствие турецких наблюдателей можно понять, но откуда здесь появились вражеские пушки? Простая случайность или… Как бы то ни было, он поступил предусмотрительно, решив попасть на мыс не кратчайшим от него путем, со стороны степи, а незаметно взобраться на него по труднодоступному, обращенному к морю склону. Словно чувствовал, что не все ладно вокруг речушки, а потому любая предосторожность не будет излишней.
За кустом, указанным казаком, оказалась глубокая расщелина, защищенная от наблюдения сверху каменным козырьком. Разведчик, подыскавший это убежище, хорошо понимал, зачем пану полковому писарю понадобилось взобраться на мыс — из расщелины прекрасно просматривались устье и берега речушки. Скатившись на дно расщелины и выпустив из рук мушкет, Быстрицкий приник к окуляру подзорной трубы. И с трудом поверил тому, что увидел — берега речушки были густо усеяны турками и татарами.
В сотне шагов от устья, наставив па него жерла, виднелись несколько пушек, влево и вправо от батареи лежали густые цепи янычар с мушкетами. По противоположному берегу речушки разъезжали татарские разъезды, торчали из травы яркие фески янычар и стволы их ружей. Однако основная часть врагов находилась не на берегах речушки, а у ее устья. Там, где из воды, словно зубы неведомого гигантского животного, торчали верхушки полутора десятков больших валунов. Установленные в два ряда на расстоянии трех-четырех шагов друг от друга, они надежно перекрывали выход казачьим чайкам в море. Но это было не все. Сотни турок и татар, растянувшись длинными цепочками от берега моря до устья речушки, таскали в полах халатов песок и гальку, ссыпая их перед каменной преградой. Несколько часов такой работы — и в этом месте будет мель.
Быстрицкий повел подзорной трубой вверх по течению речушки и увидел вдалеке запорожскую флотилию. Лодки были загнаны в камыши, их пушки наведены на сушу. На обоих берегах вокруг стоянки были насыпаны невысокие земляные валы, перед которыми чернели рвы. На валах были установлены снятые с части чаек пушки, между ними расхаживали запорожцы с мушкетами. Не приближаясь к укреплениям на расстояние выстрела, по степи носились татарские конники. В лодках и вокруг них копошились человеческие фигурки, и Быстрицкий догадался, что запорожцы, несмотря на отчаянность своего положения, занимались починкой чаек.
Полковой писарь опустил подзорную трубу, постарался осмыслить увиденное. Итак, казаки готовятся к прорыву в море, а турки и татары всеми силами стремятся помешать им. Покуда первые не приведут в порядок лодки, а вторые не отгородят речушку от моря, решительные боевые действия вряд ли предвидятся. Но к закату солнца лодки будут починены, устье речушки загромождено еще несколькими рядами валунов и засыпано галькой с песком, и противники окажутся готовыми схватиться не на жизнь, а на смерть.
Когда это случится? Вечером, ночью или завтра днем? Кто первым начнет бой — запорожцы или противник? Как важно знать об этом Быстрицкому! Ведь его малочисленный отряд сможет оказать своим существенную помощь лишь в том случае, если его действия будут согласованы с действиями главных сил. А для этого необходимо связаться с ними, для чего потребуется самое меньшее несколько часов. Имеются ли они у него? А ты угадай, пан полковой писарь! Поставь себя попеременно на место Сидловского и вражеского командира и подумай, когда каждому из них предпочтительней начать бой.
С Сидловским все просто: темное время суток всегда союзник казаков, излюбленное время их нападения на противника — полночь или час перед рассветом. А вот есть ли необходимость начинать сражение на ночь глядя у турецкого командира? Пожалуй, нет. Обстрел флотилии из орудий ощутимых результатов не даст: турецкие артиллеристы никогда не славились меткостью стрельбы, атаки янычар и татарской конницы на лодки будут без труда отражены пушечным и мушкетным огнем казаков. Поджог камышей ночью будет не в пользу турок: дым вдобавок к темноте сведет на нет возможность наблюдения за полем боя и, значит, своевременно управлять его ходом командирам обеих сражающихся сторон, а рядовые казаки намного превосходили янычар и татар в инициативе и умении вести боевые действия в составе самостоятельных мелких подразделений.
Зато днем турки имеют куда больше возможностей для разгрома казаков. Например, оставить у заграждения при устье речушки пару пушек и сотню-другую янычар, а остальные орудия установить как можно ближе к месту казачьей стоянки. Затем поджечь камыши брандскугелями[12], и когда запорожцы начнут искать спасения от пламени и дыма в степи, расстреливать их в свете дня на выбор. Лодки, которые попытаются прорваться в море, будут засыпаны стрелами и пулями, после чего, севшие на мель в устье, разбиты пушечными ядрами. Турецкий командир, столь ловко заманивший запорожцев в засаду, без всякого сомнения человек умный, скорее всего он так и поступит. Значит, Быстрицкий располагает достаточным временем, чтобы связаться со своей флотилией.
Полковой писарь поманил пальцем одного из казаков. Хорошо знал, что тот беспрекословно выполнит любой его приказ, однако не хуже знал и другое: поговори с человеком по душам, покажи, что веришь в пего как в самого себя, убеди, что доверяешь ему то, чего не доверил бы никому другому, и человек будет готов свершить невозможное. Поэтому Быстрицкий начал разговор совсем не с того, что вертелось па языке.
— Молодец, друже, добрую схованку приискал под носом у турок. Только сдается, что не всем нам придется в ней день коротать. Вот почему. Не знаю, как приключилось, однако угодили наши други-товарищи с паном полковником в басурманскую западню и помочь им из нее выбраться можем лишь мы. Хоть маловато нас, но шкоду гуркам можем причинить большую: ударить в самое больное место и в самый неподходящий для них час. А ежели про наш удар будет знать пан полковник и поддержит нас атакой с реки, ворогам придется ох как несладко. Только как дать знать пану Сидловскому о часе и месте нашего удара… — будто в раздумье закончил Быстрицкий и выжидающе уставился на казака.
