— Путешествую на запад! Путешествую на запад! — восклицал коммивояжер. — И вы тоже?
Роб Джей кивнул.
— И куда вы направляетесь?
— Почти на границу штата! В Питсфилд. А вы, сэр?
Ответ доставил ему неслыханное удовольствие, такую радость, что он улыбнулся во весь рот и еле сдержался, чтобы не закричать во всеуслышание, ведь в этих словах звучала прекрасная мелодия и озаряла нежным, романтичным светом каждый темный уголок раскачивающегося железнодорожного вагона.
— На индейскую территорию, — выпалил он.
8 МузыкаОн пересек штаты Массачусетс и Нью-Йорк за несколько коротких поездок по железной дороге, а там, где не было рельсов, пользовался услугами дилижансов. Зимой путешествовать оказалось тяжело. Время от времени приходилось ждать, пока с десяток волов с помощью плугов расчистят путь от снежных заносов или уплотнят снег большими деревянными валиками. Гостиницы и таверны требовали высокую плату. Посреди леса на Аллеганском плато в Пенсильвании у него закончились деньги. Ему неслыханно повезло — он получил работу на лесозаготовках Джейкоба Старра, потому что дровосекам нужен был лекарь. Если происходил несчастный случай, чаще всего у врача было много серьезной работы. Но в промежутках Робу было решительно нечего делать, и он с удовольствием занимался физическим трудом: вместе с другими рубил белые сосны и тсуги, прожившие больше двухсот пятидесяти лет. Обычно он брался за одну ручку огромной двуручной пилы. Он раздался в плечах и укрепил мышцы. В большинстве лагерей врача не было, и лесорубы понимали, какую ценность он для них представляет, а потому защищали его, когда он делил с ними опасный труд. Они научили его держать ладони с кровоточащими мозолями в рассоле, пока те не отвердеют. По вечерам он жонглировал в бараке, чтобы вернуть ловкость огрубевшим пальцам, играл на виоле да гамба, перемежая привычный для лесорубов репертуар похабных, грубых песенок произведениями Баха и Маре, причем последнего они слушали достаточно увлеченно.
Всю зиму они складывали огромные бревна на берегу реки. На обухе каждого топора в лагере красовалась выпуклая пятиконечная звезда. Каждый раз, срубив и обработав дерево, мужчины разворачивали топоры и впечатывали рельефную звезду в свежий срез, ставя на бревне клеймо Старра[3]. Когда пришла весна и снег растаял, уровень воды в реке поднялся на два метра и поток понес бревна к Кларион-ривер. Лесорубы связывали бревна в огромные плоты и ставили на них временные домики, кухни и сарайчики. Плывя вниз по течению на плоту, Роб чувствовал себя наследным принцем: путешествие было медленным, сказочным и прерывалось, только когда бревна сталкивались и громоздились друг на друга, и тогда их распутывали ловкие и терпеливые бонщики. Он видел самых разных зверей и птиц, плывя по течению вьющейся змеей Кларион до самого места, где река впадает в Аллегейни, а по Аллегейни они добрались аж до самого Питсбурга.
В Питсбурге он попрощался со Старром и его лесорубами. Не успел он зайти в местный салун, как его тут же наняли врачом в бригаду рельсоукладчиков компании «Железная дорога Вашингтон-Огайо» — эта новая ветка должна была составить конкуренцию двум другим веткам с очень оживленным движением. Вместе с бригадой он добрался до Огайо, к самому началу большой равнины, разделенной пополам двумя блестящими рельсами. Жилье Робу выделили вместе с начальством, в одном из четырех железнодорожных вагонов. Весна на широкой равнине была прекрасна, а мир «ЖДВО» — уродлив. Путепрокладчиками, грейдерами и водителями грузовиков были иммигранты: ирландцы и немцы, чьи жизни считались дешевым товаром. По должности Робу приходилось гарантировать, что все работники будут способны отдать все силы строительству дороги. Зарплата ему понравилась, но работа с самого начала была обречена на провал: прораб по имени Коттинг, мужчина с мрачным выражением лица, был настолько прижимист, что экономил даже на питании рабочих. Железная дорога нанимала охотников, которые поставляли дичь, а также обеспечивала людей напитком из цикория вместо кофе. Но за исключением стола, за которым сидели Коттинг, Роб и менеджеры, никому не подавали ни зелени, ни капусты, ни моркови, ни картофеля — никаких продуктов, содержащих аскорбиновую кислоту, кроме разве что (да и то по особым случаям) горшка бобов. У людей развилась цинга. Несмотря на анемию, у них совершенно не было аппетита. Суставы воспалялись, десны кровоточили, зубы выпадали, а раны не заживали. Их буквально убивало недоедание и тяжелый физический труд. Наконец Роб Джей ломом открыл запертый вагон с продуктами и раздавал корзины с капустой и картофелем до тех пор, пока запасы продовольствия начальства не иссякли. К счастью, Коттинг не знал, что его молодой врач принес клятву никому не причинять зла. Внушительная фигура Роба и холодное презрение в его глазах заставили руководителя принять решение, что куда легче заплатить ему и избавиться от него навсегда, чем ввязываться в драку.
На железной дороге он успел заработать так мало, что ему едва хватило на неповоротливую старую кобылу, подержанное ружье двенадцатого калибра, которое заряжалось с дула, легкий маленький дробовик для охоты на дичь помельче, иглы и нить, леску и крючки, ржавую железную сковороду и охотничий нож. Он назвал лошадь Моникой Гренвилл, в честь красивой взрослой женщины, подружки его матери, которую он годами мечтал оседлать, делая ее центральным персонажем горячих фантазий своей юности. Лошадь Моника Гренвилл дала ему возможность двигаться на запад в том темпе, который его устраивал. Охотиться оказалось легко после того, как он обнаружил, что ружье бьет вправо. Также он ловил рыбу, как только появлялась возможность, и получал плату деньгами или провизией везде, где жили люди, нуждавшиеся в медицинской помощи.
Размеры страны ошеломили его: горы, долины, равнины… Через несколько недель он поверил, что может ехать всю жизнь, потихоньку покачиваясь в седле на Монике Гренвилл и вечно держа курс на заходящее солнце.
У него закончились медикаменты. Проводить операции, не имея под рукой пусть даже плохоньких паллиативов, было трудно, но у него не осталось ни опия, ни морфия, ни других препаратов, и ему приходилось полагаться на ловкость своих рук и паленое виски, которое ему удавалось купить по мере продвижения на запад. Фергюсон научил его нескольким полезным приемам, и теперь они очень пригодились. Ввиду отсутствия настойки никотина, которую принимают орально как мышечный релаксант, чтобы расслабить сфинктер во время операции по удалению свища, он купил самые крепкие сигары, какие только сумел найти, и вставлял их по одной в прямую кишку пациента, пока никотин из табака не впитывался в ткани и мышцы не расслаблялись. Однажды в Титусвилле, штат Огайо, на него натолкнулся пожилой джентльмен и увидел, что пациент лежит животом на дышле фургона, а из одного места у него торчит сигара.
