А ветерок – Халльгрим знал, что предвещал этот ветерок. Может быть, даже нынче к вечеру разразится свирепая буря. Такая, что не хуже вражеских мечей оборвёт с воинов леса вышитые нарядные плащи… А иные деревья и вовсе лягут корнями наружу, сражённые в неравном бою…
Халльгрим ехал и думал о том, не придётся ли лежать между этими бойцами и ему самому. Премудрый Олав разглядел волчий волос, вплетённый в кольцо, и не было причины ему не поверить…
А не поедешь – уж Рунольв позаботится, чтобы смеялась вся округа-фюльк…
Опавшие листья шуршали под копытами коней.
Гисли и Гудрёд молча ехали за вождём. И, верно, тоже прикидывали, чем мог кончиться для них этот день. Если пиром у Рунольва – не захмелеть бы. Закон гостеприимства свят, нарушить его – преступление. И добро, если Рунольв вправду образумился на старости лет, говорят же люди, что лучше поздний ум, чем вовсе никакого! Но знают люди и другое. Хоть редко, а бывает, что среди ночи вспыхивает дом с гостями, упившимися за столом… И копья встречают выскочивших из огня!
Несколько раз Халльгриму мерещились крадущиеся шаги… И не заметил бы вовсе, если бы поневоле не ждал из-за каждого дерева стрелы. Он не поворачивал головы, только всякий раз подбирался в седле, готовясь к отпору. Но шедший лесом не показывался и не нападал…
И всё оставалось спокойно.
Из Сэхейма в Торсхов ездили редко… Только в святилище, и то обычно на корабле. Дом Эрлинга стоял примерно посередине дороги, и Халльгрим привык считать, что брат жил поблизости. Но береговая тропа петляла, взбираясь на кручи и снова спускаясь к воде. И когда фиорд открылся в очередной раз и Халльгрим увидел на той стороне дом Приёмыша, он слегка удивился тому, как мало, оказывается, они проехали.
Ещё он заметил длинную лодку, лежавшую под скалами, в зелёной воде. Над бортом лодки торчали две светловолосые головы. Халльгрим мимолётно подумал, что это, наверное, рабы ловили рыбу на ужин. Подумал – и сразу же забыл…
До Торсхова они добирались и вправду ещё долго. Но наконец лес расступился – стал виден частокол и заросшие травой крыши построек. И боевой корабль Рунольва Скальда, который был вытащен из сарая и стоял у берега на якорях; Халльгрим сразу же это отметил. Зачем?
Даже мачта уже возвышалась на своих расчалках, и свёрнутый парус багровым червем прижимался к опущенной рее. Так, будто Рунольв готовился не к пиру, а к дальней дороге. Если не к боевому походу.
И не намеревался медлить с отплытием.
Может быть, он хотел проводить гостя со всем почётом и тем закрепить мир между ним и собой? Халльгрим в своё время поступил именно так. Ну что же, добрый корабль у Рунольва Скальда…
Рунольв сын Рауда Раскалывателя Шлемов стоял в воротах, глядя на подъезжавших. Увидев, Халльгрим более не спускал с него глаз. Не только смешную гардскую девчонку мог перепугать при встрече этот боец! Сам Халльгрим уж сколько раз видел его и даже дома у себя принимал, а всякий раз поневоле вспоминал тот утёс над Торсфиордом… Исполинский угрюмый утёс, обросший ржавым лишайником, и никому не удавалось обобрать птичьи гнезда на его уступах. Скольких молодых храбрецов ещё искалечит и швырнёт в зелёную бездну у ног? И когда наконец упадет сам, и чья рука его свалит?
Халльгрим спешился, радуясь твёрдой земле вместо надоевших стремян. И пошёл навстречу Рунольву – Гисли и Гудрёд за ним, плечо в плечо, шаг в шаг. Рослые, крепкие, красивые парни…
– Здравствуй, Рунольв Скальд, – поздоровался Халльгрим. – Я приехал к тебе, ведь ты, как рассказывают, меня приглашал.
– И ты здравствуй, сын Фрейдис, – прогудел в ответ Рунольв вождь. И Халльгриму захотелось увидеть в этом ещё один белый щит, поднятый на мачту. Даже вопреки тому, что Рунольвовы люди понемногу брали их в кольцо и безоружных среди них не было. А ворота поскрипывали, закрываясь… Рунольв сказал:
– Не будет у Одина недостатка в героях, если два наши корабля станут ходить вместе, а не врозь.
Халльгрим отозвался, кивнув:
– Это так.
И пронеслось: неужели, пока жива была Фрейдис, только старая ревность подогревала в Рунольве вражду? Халльгрима бы это, пожалуй, не удивило… Но тут Рунольв подался на шаг назад и окинул взглядом своих людей. И Халльгрим похолодел. Старый вождь проверял, всё ли было готово. И даже не очень это скрывал.
– Будут ходить в море два корабля, – сказал он, глядя Халльгриму в глаза, и в улыбке была насмешка. – Но только мой пойдёт первым, потому что оба будут зваться моими, слышишь ты, сосунок! – И рявкнул своим: – Хватай!
Однако приказать, как водится, было легче, чем выполнить. Осеннее солнце, уже подёрнутое багровой дымкой подходившего шторма, вспыхнуло на трёх длинных клинках. Халльгрим, Гисли и Гудрёд уже стояли спиной к спине. И каждый держал в правой руке меч, а в левой – тяжёлый боевой нож. Не зря же Халльгрим увидел свой первый поход в неполных одиннадцать зим! Он знал и умел всё. И его не зря называли вождём…
Ну что же, и Рунольв хёвдинг недаром учил своих молодцов… Однако требовалось немалое мужество, чтобы первым подойти к тем троим. На верную смерть… Какое-то время всё было тихо, и Рунольв сказал:
– Не завязал ты ножен ремешком, Халльгрим Виглафссон. А жаль.
Он не собирался участвовать в схватке. Халльгрим в ответ ощерился по-волчьи:
– Олав Можжевельник сказал мне, что надо быть настороже, когда едешь к трусу. И это был хороший совет!
Оскорбление попало в цель. Рунольв сгрёб в кулак свою рыжую бороду и зарычал:
– Я сам поговорю с этим Олавом, когда стану грабить твой двор!
Халльгрим сказал ему:
– Этого не будет…
Он хорошо видел тех шестерых, которых судьбе было угодно поставить против него. Каждого и всех сразу. Наверняка сильные бойцы, Рунольв не станет кормить у себя неумех. И храбрые: малодушному нечего делать здесь, в Торсхове… Халльгрим видел побелевшие, стиснутые челюсти и внимательные глаза под клепаными шлемами. А что видели они? Свою погибель. Шагнувший первым первым же и упадёт. Потому что противником был Халльгрим сын Виглафа Хравна.
Но мгновение минуло, и кто-то всё же прыгнул вперёд. У многих тут были в руках длинные копья наподобие знаменитой Рунольвовой Гадюки, убивавшей даже сквозь щит. Широкий наконечник устремился в живот… Отточенное лезвие и втулка, выложенная серебром. Халльгрим не стал уворачиваться, ведь позади были две живые спины. Не стал и рубить окованное древко: толку не будет, а лишние зазубрины на мече теперь ни к чему. Наконечник, отбитый скользящим ударом, хищно блеснул перед лицом, уходя вверх. Воин, которому уже казалось, будто он всадил своё копьё – даже воздуху в грудь набрал для победного крика, – потерял равновесие. Халльгрим поймал его на боевой нож:
