Софья Радзиевская - Остров мужества

Ознакомительная версия.

— А мне почему не показывал? — удивился отец.

Ванюшка опять потупился.

— Думал, ты, может, скажешь: баловством занимаюсь.

— Не сказал бы, — ответил кормщик и задумался. А правда, когда он дома-то бывал, часто ли с сыном говаривал?

— По весне моржи приплывут, я тебе кости сколь хочешь достану, — вмешался Степан. Теперь он держал ошкуя в руках, то подносил к жирнику, то отстранялся, чтобы лучше разглядеть, и радовался, точно сам его выточил. — Знаменитый ты у нас косторез будешь, — добавил он. — Погоди, вот домой возвернёмся, о тебе слава пойдёт. Дед Максим знатно режет, да куда ему перед тобой.

Ванюшка покосился на отца, тот ласково улыбнулся. Не выказал, какая тоска от этих слов его взяла: «Домой возвернёмся». Тихонько положил руку Фёдору на плечо, пока тот не успел горького слова молвить, молодым радость отравить.

Густые тени залегли в углах избушки, слабому свету жирника бороться с ними не под силу. Белый иней ползёт по стенке от порога. С моря слышится, как ветер и волны бьют и ломают припай. В избушке похолодало, хоть крепко законопачены мохом щели между брёвнами.

— Пора на покой, — сказал, наконец, кормщик, осторожно поставил на стол костяного ошкуя и дунул на жирник. Слабый огонёк вздрогнул и погас.

— Эх, и мягкая же шкура у ошкуя, — проговорил Степан и потянулся так, что нары под ним скрипнули. — Такую ещё добыть надо, вот тепло-то будет, хоть печку не топи.

— Болтай больше! — как всегда заворчал Фёдор. В раздражении он взмахнул рукой, больно стукнул ею о стенку и ещё больше рассердился, долго бормотал что-то неладное, пока сон его не сморил.

Ванюшка не слыхал ни того, ни другого, лежал смирно, с открытыми глазами. Не спалось. В избушке темно, хоть глаз выколи, но и в темноте он так ясно видел страшную битву моржа-великана с ошкуем. Будто он и сейчас стоит перед ними там, на морском берегу. Вот что хочет он вырезать. И вырежет непременно.

Серое небо сплошь затянули облака, скалы на снегу не дают больше тени, всё слилось в ровный белый цвет. Глубокие трещины притаились под снегом, над ними чуть-чуть западает поверхность, но в рассеянном свете это незаметно. Опасно ступить на неё: с виду прочна, а даже лёгкого нажима не сдержит.

Ну, медведице тени не требовалось, и так отлично разберётся: где опасно, а где нет. Подбитые, тёплым мехом, подошвы по самому хрусткому снегу ступали бесшумно, самые скрытые трещины обходили уверенно, будто им кто указывал.

Охотится она? Не похоже. Медвежья охота вся ледовая, на морского зверя. А медведица давно уже сошла с припая на берег и уходит от него всё дальше. Следы, точно кто прошёл в огромных растоптанных валенках, сворачивали к каждому обрывистому склону с наветренной стороны. Что ей там нужно? И везде что-то не нравится: потопчется и снова шагает дальше.

Кажется нашла! В этом месте она постояла, опустив голову, словно задумалась, осмотрелась, когтистой лапой копнула снег и вдруг решилась: принялась рыть обеими лапами, да так, что снег вихрем полетел в стороны. Покопает, подумает, ещё копнёт… Неглубокая яма выросла на глазах. Готово! Ещё несколько осторожных ударов — поправок, и огромная белая туша с глубоким вздохом вытянулась на приготовленной постели. Сверху ничем не покрыта — не беда: первая метель надёжно закроет её снежным покрывалом. Там, внутри, стены сама обомнёт боками, а пурга позаботится, насыплет крышу потолще. Хорошо будет в уютной пещере и самой дремать, и детей растить всю долгую зиму, до первых весенних дней…

На тропинке вдруг что-то мелькнуло, тоже белое на белом снегу, но маленькое, юркое. Песец. Хитрая острая мордочка так и вертится во все стороны, острый чёрный нос вынюхивает, что может встретиться неожиданное. Плохое попадается чаще хорошего, потому песец не идёт, а крадётся, ушки на макушке, глаза начеку. Хорошо, конечно, полакомиться остатками медвежьего обеда. Но так, чтобы вместо закуски самому не попасть медведю на обед.

Однако, как ни осторожно ступают лёгкие лапки, а медвежьи ушки тоже на макушке. Вот медведица повернула голову, глухо рыкнула — как отдалённый гром прокатился. И снова опустила голову. Она не испугалась — здесь на острове у медведей нет врагов, — просто не хотела, чтобы ей надоедали. Повторять не требовалось; песец исчез, точно его ветром сдуло.

Пурга не заставила себя ждать. На другой же день земля, небо всё закрутилось в белом вихре. Медведица не шевельнулась: это то, что ей и требовалось. Буря бесновалась всю ночь. Снег летел, не задерживаясь на ровных местах, сыпался в пропасти, заполняя их рыхлым обманчивым пухом: ступишь — не обрадуешься. Наткнувшись на преграду, буря разъярилась ещё больше, валы снега громоздила друг на друга выше и выше. И, когда она утихла, на месте под обрывом, где накануне легла медведица, возвышался сияющий снежный холм…

«Пойдём — не пойдём? Пойдём — не пойдём?» Ванюшка с утра, как встали, метался то на улицу, то опять в избу.

— Всё тепло из избы выпустил, — строго сказал отец. — Чего тебя разбирает?

— Степан за олешками меня взять обещал, — смущённо ответил Ванюшка. — Я на погоду смотрю.

— То-то ты в погоде крепко понимаешь, — усмехнулся Степан. Сидя на нарах, он старательно чистил и без того чистую свою пищаль. Пищаль была очень старая, ещё от деда Степану досталась, только ложа новая, вытесана и прилажена его умелыми руками. Степан эту пищаль ни на какую новую не сменял бы.

— Плечо у меня разболелось чего-то, лук натянуть не даёт, а свежинки хочется. Так и быть, одну пулю на одного олешка страчу. Пищаль у меня сама куда надо вцелит, знай, держи крепче, чтобы щеку не разворотило, — он любовно погладил тяжёлый ствол. — Приклад-то я сам сготовил, уж так ладно к плечу ложится. Валим, Ванюшка, ты на меня олешков гнать будешь, а я за камешком схоронюсь, их встречу. На лайкино место брехать наладишься.

— Сам ты пустобрёх хороший, тебе и лайки не надобно, — сердито отозвался Фёдор из сеней.

Степан вспыхнул, повернулся было к двери, да тут Алексей успел, положил ему руку на плечо.

— Не трожь, дай срок, сам в чувство придёт, — проговорил он тихо, чтобы Фёдор из сеней не услыхал. — Ему твоего тяжелей, сам знаешь, ребята малые остались, в ты — одна голова не бедна, а и бедна, так одна.

Степан горяч, да отходчив, сразу остыл, встал, только головой Ванюшке на дверь мотнул — собирайся, пойдём. Говорить, видно, опасался: Фёдор на голос опять чего бухнет и не стерпишь.

— Не ходили бы сейчас, — промолвил Алексей. — Погода ненадёжная, оленям что: соберутся в кучу и стоят тесно. Который замёрзнет — в середину лезет, так и крутится вперёд да назад, покуда не стишúтся.

Ознакомительная версия.