На одном из аэродромов Таманского полуострова занимали места в транспортных самолетах воздушные десантники. Им отводилась задача перерезать автомобильное шоссе, ведущее от Понтийска на север.
Между эскадрой и ощетинившимся стволами орудий понтийским берегом накапливались под покровом темноты катера и баржи. Они доставили сюда морскую пехоту, ее оружие и боеприпасы и сейчас готовились сразу после артиллерийского обстрела высадить на захваченный врагом родной берег.
Морской десант... Известно, что при обычном наступлении, при наступлении на суше, число нападающих должно превышать число солдат, занявших оборону. Таков закон войны. Те, кто сидит в обороне, обжили и пристреляли здесь каждый куст, каждый камень, им нет нужды бежать под ураганным огнем, пытаясь достичь позиций противника.
При высадке же морского десанта все усложняется многократно. К высадке готовятся задолго до намеченного срока. Подбирается оружие большой эффективности при малом весе, готовятся плавсредства, отбираются смелые из смелых. Их обучают всем приемам рукопашной борьбы, они должны уметь плавать, видеть в темноте.
Еще и еще раз взвешено и вымерено все. Налажены деловые контакты между моряками и армейцами, Корабли флота приготовились выйти в заданные квадраты для прикрытия десанта артиллерийским огнем с моря. Бомбардировочная авиация и выделенные для ее сопровождения истребители вместе со всеми участниками ждут часа «икс».
И вот он наступил, этот час. Допустим, что метеорологи не ошиблись в прогнозах, и стихия позволила подобраться десанту к вражескому берегу, не разметав его суда штормами. Допустим, сторожевые посты противника и его патрульные корабли не обнаружили подбирающихся к месту высадки раньше времени. Допустим... Словом, их много, этих допущений, потому что морской десант — это морской десант.
Залпы орудий главного калибра были сигналом для решительного броска основных сил десанта.
Баржи, катера и мотоботы устремились к берегу. Находившиеся на них морские пехотинцы вели огонь по противнику, еще не достигнув берега, бросались в воду, толкали перед собой плотики с боеприпасами, пулеметами, минометами и другим снаряжением.
Фашистские катера и БДБ — быстроходные десантные баржи, сумевшие уцелеть от артобстрела, завязывали абордажные бои с нашими десантными судами.
Море в Понтийской бухте и по обе стороны мыса Нитрибат, который командующий десантной операцией выбрал в качестве основного плацдарма, где должны были закрепиться передовые отряды, кипело от разрывов снарядов — береговые укрепления вели жестокий огонь.
Но десант продолжал рваться к желанному берегу, родному берегу, занятому пока врагом.
Руководство отряда «Красное Знамя» уже получило приказ взорвать туннель восточной железной дороги, как только гитлеровцы побегут из Понтийска. Преждевременный взрыв мог принести вред десанту, ибо поставил бы гарнизон города в положение обреченных людей и удесятерил их силы. И Щербинин ждал, когда первые части десанта закрепятся на понтийской земле, командование предъявит гитлеровцам ультиматум, а радист отряда получит приказ в отношении «бычков в томате».
Заряды были уложены и ждали своего часа.
Но тот, кого штандартенфюрер Вайсмюллер называл Угрюмым, снова вернулся в катакомбы, чтоб сообщить Щербинину о выявленном якобы с помощью Пекаря вражеском агенте: Угрюмый вернулся, чтобы выполнить последнее задание Вайсмюллера — завершить операцию «Монблан».
И потому события развернулись несколько иначе, чем думал Щербинин, так мечтавший увидеть наконец солнце.
На второй день после посещения Балацкой бухты Юрий Алексеевич хотел сразу после завтрака мчаться в Понтийск, чтобы зайти в городской комитет партии и посетить Елену Федоровну Миронову. Да и к Нефедову, в горотдел милиции, следовало давно зайти, поразузнать, что нового у ребят из уголовного розыска, как вперед продвинулось расследование у бравого одессита Аркадия Китченко.
Но планы его были сорваны самым тривиальным образом: врач перехватил Леденева, когда он собирался улизнуть в город, и самым категорическим образом потребовал выполнить все назначенные им для Юрия Алексеевича процедуры. В противном случае он грозился подать рапорт начальнику санатория, Пашке, как упорно называл своего племянника полковник Ковтун.
Оставалось лишь подчиниться. Леденев отправился в процедурное отделение. В вестибюле Юрия Алексеевича окликнула Зоя.
— Вот иду принимать муки, Зоя, — пожаловался Леденев. — На процедуры...
— Так ведь для вашей же пользы, — сказала девушка. — Для вашего здоровья... Вы на вечер придете?
— Какой вечер?
— Вечер отдыха. Будут танцы. Я вас приглашаю.
— А как же ваш лихой капитан?
— Он будет само собой. И вы приходите. Хорошо?
Леденев не ответил. Он увидел вдруг, как по лестнице, ведущей в их отделение, спускался седой человек. Человек спустился по лестнице. Кажется, он не заметил Леденева и Зою, во всяком случае, не смотрел в их сторону.
— Осторожно повернитесь, Зоя, — сказал Леденев, — и посмотрите на того человека.
Девушка повернулась.
— Кто он? — спросил Леденев.
— Отдыхающий, из новеньких. Красивая такая у него седина.
— Он из нашего отделения?
— Нет, что вы! Своих я всех знаю по именам. Он, наверно, из третьего отделения, из того, что во внутреннем корпусе.
— Скажите, Зоя, а близко вы его видели?
— Вроде... Да! Дорогу в кабинет заведующего отделением показывала.
— Когда?
— Минут пятнадцать тому назад. Вы его знаете?
— Кажется, знаю. А на танцы я приду. Вальс за мной, Зоенька!
Последнюю фразу Леденев выкрикнул уже на бегу, он спешил в процедурное отделение.
— Значит, ничего? — спросил Леденев.
— Глухо, Алексеевич, начисто глухо, — ответил Нефедов. — А что у тебя?
— Накапливаю материал. Накопил уже кое-что, а вот полочки, по которым расположить все, никак не сколочу.
— Чего так?
— Понимаешь, каких-то связующих нитей не хватает. И по личности Миронова не все ясно, но неясность эта больше в области предчувствий, интуиции, нежели в области фактов. Чувствую, что ниточка уводит в прошлое, в историю понтийских катакомб, в годы войны, а вот ухватить не могу.
— Ну, Алексеевич, ты что-то уж больно крупный замах сделал. Рядовой случай, несчастный случай, можно сказать, я, кстати, именно за эту версию, а ты поехал вон куда. Катакомбами после войны не одна комиссия занималась, да и сейчас при горсовете есть постоянно действующая группа. Время от времени находим останки солдат и матросов, расследуем, кто и откуда, ищем родных, торжественно хороним. А тут, как сказал бы мой Китченко, «труп свежий, как огурчик». При чем тут катакомбы?
