– Неверность, – пробормотал я.
– Именно так. Тогда королева могла попасть в беду. Несколько дней он обдумывал, не арестовать ли ее. Но его внимание привлекла ваша охота за «Стенанием» и охота Рича за записями Анны Эскью, и он велел мне пустить дело на самотек, хотя, конечно, те анабаптисты должны были умереть.
– Кёрди был вашим шпионом.
– Да. И когда до меня дошли обвинения той женщины, Слэннинг, я решил, что вас надо вызвать на Тайный совет, чтобы самому посмотреть, не можете ли вы и в самом деле случайно оказаться еретиком.
– Значит, вы водили нас, как кукол, – с горечью сказал я.
– Скажите спасибо. Это дало время, чтобы провалить миссию Бертано и окончательно и решительно повернуть короля против консерваторов.
Я посмотрел на плоское, как кирпич, лицо секретаря и подумал: ты наслаждаешься всем этим, ты держишь сторону радикалов или консерваторов, чтобы сохранить свое положение. Еще один среди всех этих больших людей, кто держит нос по ветру.
Пэджет снова заговорил, на этот раз строгим тоном:
– Разумеется, вы забудете все, что было сказано в кабинете, и не последним из всего – что король проговорился о своей санкции применить против Анны Эскью сильные меры.
Я глубоко вздохнул:
– Разумеется, мастер секретарь.
Уильям прищурил глаза:
– И вы слышали, что сказал король. Потрудитесь больше его не беспокоить. И не пересекайтесь больше со мной. А теперь получите своего юношу и убирайтесь отсюда. И, как сказал король, никогда, никогда не возвращайтесь.
Пэджет сделал знак стражнику и без лишних слов направился по галерее короля в приемную. Он пересек комнату и коротко поговорил о чем-то с одним из стоявших там охранников. Я снова посмотрел на фреску Гольбейна, на короля в расцвете сил – на его самодовольное, жесткое квадратное лицо, безжалостные маленькие глазки и рот. Свет от свечи падал и на лицо Джейн Сеймур – скромное, спокойное, с тем же вздернутым подбородком, как и у ее сына. Затем вернулся Уильям со стражником.
– Отдайте ему мальчишку и выпроводите обоих из дворца, – распорядился он. – Быстро.
С этими словами государственный секретарь повернулся и пошел прочь, не удостоив меня кивком и прощальным взглядом. Его длинная черная роба шелестела вокруг ног. Он закончил со мной. Ум королевского мастера интриг, вероятно, уже вернулся к суете заговоров.
Овертон сидел на полу маленькой приемной, обхватив руками согнутые колени. Когда он встал, я увидел на его камзоле пятна крови – крови Барака.
– Пошли, Николас, – тихо сказал я. – Мы свободны, но должны скорее уйти.
Стражник провел нас по темным коридорам в помещение стражи, а потом вниз по лестнице через мощенный булыжником двор и вывел за ворота. Как только мы оказались на улице, мой ученик сказал:
– Я думал, мы погибли.
– Я тоже. Но теперь, я думаю, мы спасены, если больше никогда сюда не вернемся. – Я посмотрел на окна Гольбейновских ворот, подумав, не смотрит ли на нас король, и тут же отвернулся: теперь было опасно даже смотреть в ту сторону.
– Стайс и его люди, они… – начал было Овертон.
– Свободны, как воздух, – с горечью ответил я, взглянув на него. Лицо юноши казалось встревоженным. – Но не проси меня рассказать больше. Никогда.
Ник провел рукой по рыжим волосам и издал короткий сдавленный смешок:
– Когда я уезжал в Лондон, мне говорили, как великолепны королевские дворцы. Теперь я и сам увидел, что это правда. И все же – здесь царят страх и смерть, больше чем в остальном мире.
Я улыбнулся с безысходной грустью.
– Вижу, ты начинаешь понимать.
– Здесь я ощутил это. – Молодой человек глотнул. – И что теперь? Что с Бараком?
– Нужно немедленно вернуться к нему, – сказал я, хотя меня страшила мысль о том, что мы там найдем. – Придется идти пешком.
* * *
Мы добрались до нужного переулка примерно через час – незадолго до этого часы пробили час ночи. Найти то место было нетрудно. Я подбежал к мусорной куче в ужасе от того, что сейчас увижу, и встал как вкопанный. Тела Барака не было.
– Куда он делся? – в изумлении спросил Николас. – Не мог же он… уйти?
– Это невозможно. Кто-то забрал его. – Я безумно огляделся в темноте переулка, но ничего не увидел.
– Но куда?
Я крепко задумался.
– Если кто-то его нашел, то его могли отнести в больницу Святого Варфоломея. Это рядом. Пошли, нужно сначала зайти туда.
Через десять минут мы были в больнице, причем на этот раз Овертону с его длинными ногами пришлось поспевать за мной. Двери были заперты, и на наш стук вышел привратник с лампой. Я взволнованно сказал:
– Мы хотели бы узнать, не приносили ли к вам сегодня ночью мужчину. Он был ранен мечом в туловище и потерял кисть руки.
Привратник прищурился на нас:
– Это вы бросили его там? Такого израненного, в мусорной куче?
– Нет, не мы. Мы – его друзья.
– Его нашел старик Сибрант и принес сюда. – Служащий больницы с сомнением посмотрел на нас.
– Ради Бога, – спросил Николас, – он жив?
– Да, но так близок к смерти, что ближе некуда. Он так и не пришел в сознание.
– Вы послали за доктором? Доктором Малтоном?
Привратник покачал головой:
– Доктор приходит лишь один раз в день.
– Ну, так пошлите скорее за ним! – воскликнул мой ученик. – Он – друг моего хозяина и того человека, которого к вам принесли.
Взглянув на освещенное лампой лицо Николаса, я мог поклясться, что с прошлого дня на нем появились морщины. Я достал из кошелька два шиллинга и протянул их привратнику.
– Вот. Пошлите кого-нибудь, чтобы он привел доктора Малтона, а потом отведите нас к Бараку.
Служащий уставился на монеты у себя на ладони, а потом посмотрел на меня.
– Кто такой Барак?
– Человек, которого принесли. Пожалуйста, скорее!
Привратник поспешил прочь, оставив нас в вестибюле. Овертон криво усмехнулся:
– Если вы будете так швырять деньгами, скоро у вас ничего не останется.
Это дерзость, подумал я. Парень становится слишком самоуверенным. Потом я подумал о Тимоти: неужели я потерял и его? После стычки в доме и испытания в Уайтхолле я совсем забыл про сбежавшего мальчика.
Вернулся привратник – теперь он держался подобострастно.
– Я отведу вас к вашему другу. С ним Сибрант. Мы положили его в палату для тех, кому может понадобиться соборование.
* * *
Барак лежал в той же палате, где умер анабаптист Маккендрик, на той же кровати, рядом с которой на стуле горела дешевая свечка. Его раздели, и одеяло накрывало лишь нижнюю часть его тела. Мускулистый, покрытый шрамами торс Джека был бледен, как будто он уже умер. Мой друг лежал на боку, и окровавленная повязка покрывала то место, куда он получил удар мечом. Его правая рука, обрубок под толстым слоем повязки, лежала на подушке. Я приложил ладонь ко рту.
