на побережье.
И тут случилась небольшая детективная история. Первую славу Форестер завоевал как автор психологических триллеров. «Возмездие в рассрочку» и «Чистое убийство» пользуются успехом до сих пор, а первый из них вошел в список девяноста девяти лучших детективов по версии «Санди таймс». После «Все по местам!» должен был выйти еще один криминальный роман; рукопись (как издатели по традиции называют машинописный экземпляр) лежала у английского и американского издателей, которые готовились вот-вот запустить ее в печать.
Когда Форестер понял, что возьмется за второй роман о Хорнблауэре, он написал издателям, что печатать эту книгу не надо, — он не хотел, чтобы между первым и вторым томом влезло что-то постороннее.
«Оглядываясь на то время, я дивлюсь собственному легкомыслию», — рассказывал Форестер позже в «Спутнике Хорнблауэра». — «Издатели отнеслись к делу куда серьезнее. Помню длинную телеграмму из Бостона, где по пунктам излагались возражения, но она пришла, когда я уже сел писать „Линейный корабль“ и не мог вникать ни в какие практические вопросы. Я был в другом мире; как всегда в начале книги, она обещала быть несравненно лучше предыдущей — какая разница, что станется с каким-то ненужным и уже наполовину забытым романом? <…> Вполне возможно, что экземпляры сохранились и пылятся в Бостоне и Блумсбери; со временем кто-нибудь наткнется на них и мельком удивится, что это за кипы машинописных листов. Мне все равно — пусть мои литературные душеприказчики думают, что с ними делать» [71].
Так или иначе, чтобы успокоить издателей, Форестер пообещал закончить «Линейный корабль» быстро — к тому времени, когда планировалось выпустить детективный роман. Поэтому роман был написан в лихорадочной спешке — за три месяца, — во-первых, потому, что автор уже назвал издателям срок, во-вторых, потому, что ему самому не терпелось это написать. О том, с какими чувствами создавалась книга, свидетельствует следующий рассказ:
«Я обедал в армянском ресторане — усталость от работы еще не накрыла меня настолько, чтобы отбить вкус к еде, — и заказал шеш-кебаб. Его принесли: кусочки сладкого перца, баранины, грибов, лука — штук двадцать или больше на шампуре. Движение ножа — и все они оказались горкой у меня на тарелке. Покуда я сидел и смотрел на них, мне в голову пришла аналогия. Книга, которую я начал писать (и о которой невольно думал постоянно, чем бы ни занимался), будет примерно такой же. Шлюпочные экспедиции, битвы за конвои, высадки на берег станут перцем, луком и кусочками баранины. А что будет шампуром, удерживающим их вместе и придающим всему смысл? Корабль его величества „Сатерленд“ под командованием своего прославленного капитана. Думаю, в те минуты и начала складываться моя привязанность к этому кораблю: я понял, что должен буду сдерживаться в его описаниях, чтобы не впасть в сантименты. И даже сегодня, двадцать лет спустя, вид шеш-кебаба на шампуре неизменно вызывает перед моим мысленным взором трехмерную картину: синее небо, жаркое солнце, „Сатерленд“ под малыми парусами спешит к месту рандеву у мыса Паламос. Сантименты, шеш-кебаб и „Сатерленд“ для меня соединены нераздельно».
«Линейный корабль» был закончен в срок, отправлен издателям и вышел ровно через год после первого романа о Хорнблауэре.
Третья книга о капитане Хорнблауэре обязана своим появлением трем людям: Наполеону Бонапарту, сыну Форестера Джону и издателю Майклу Джозефу.
«Линейный корабль» был сдан и благополучно выброшен из памяти. Форестер наслаждался свободой и торопился наверстать три месяца, начисто выпавших из жизни. Впрочем, героя, которого он выпустил в мир, оказалось не так-то легко забыть. В это время писатель читал на сон грядущий письма Наполеона I, не вошедшие в официальное собрание, изданное Наполеоном III, и среди прочего наткнулся на письмо Жозефу Бонапарту в Испанию: «Пятерых или шестерых лиц, арестованных генералом Мерленом в Бильбао, казнить». А он оставил героя в руках у Бонапарта! Тот должен был ненавидеть Хорнблауэра от всей души, и… когда-то у берегов Испании Хорнблауэр поднял на своем корабле французский флаг. Законная военная хитрость, но Бонапарт едва ли упустит такой удачный повод удовлетворить свою жажду мести и заодно ославить британский флот на весь мир… Форестер поймал себя на том, что на ночь глядя придумывает сюжет, а это самый верный способ заработать бессонницу. Он отложил письма Наполеона, погасил свет и постарался уснуть, но через час вынужден был вскочить и отправиться на поиск какой-нибудь очень-очень скучной книги в качестве снотворного, чтобы прогнать одолевавшие его вопросы: может быть, Бонапарт решит разыграть целый спектакль: суд, расстрельный приговор, а затем, когда британец напуган до полусмерти, великодушное помилование напоказ всему миру? Или о помиловании будет умолять леди Барбара?
Это явно никуда не годилось. По всему выходило, что Хорнблауэр должен сбежать. Но в 1810-м значительная часть Европы находилась под властью Франции, что не оставляло ему шансов добраться до нейтральной страны. Значит, он должен как-то добраться до моря…
В «Спутнике Хорнблауэра» Форестер рассказывает, что решение пришло, когда он просматривал утреннюю почту — без всякой связи с каким-нибудь из писем. Хорнблауэр может добраться до моря по Луаре, на лодке! В конце двадцатых годов Форестер с молодой женой на деньги издателя отправился по рекам Европы на моторке, а после описал это годовое путешествие в двух книгах путевых заметок, так что Луару знал и помнил отлично. Помнил он и морские суда в Нанте. Картина захвата «Аэндорской волшебницы» возникла в один миг, живая и совершенно реальная. И разумеется, Хорнблауэр должен бежать вместе с Бушем и Брауном. Показать его капитаном двенадцатифутовой лодки вместо семидесятичетырехпушечного линейного корабля — об этом стоило по крайней мере подумать.
Примерно в это время пришли гранки «Линейного корабля». Форестер неоднократно писал в воспоминаниях, что ненавидел держать корректуру — собственные слова вызывали у него острое отвращение, — а делать это приходилось дважды: для американского издания и для английского. Он занимался ненавистной работой, когда девятилетний старший сын заглянул ему через плечо и сказал: «Скорее заканчивай эту книгу, папа, я хочу ее прочитать. Мне очень понравилась первая». Отцовская и писательская радость была так велика, что еще немного приблизила Форестера к решению написать следующий том.
Много лет спустя тот же старший сын в отцовской биографии привел свою версию того, как из одной книги о Хорнблауэре получилось десять: «Хорнблауэр с его рефлексией был Сесилом, каким Сесил хотел бы стать, если бы ему хватило мужества, и Сесил продолжал писать про него книгу за книгой».
Вероятно, Джон хотя бы отчасти прав. Хорнблауэр занимает в творчестве его отца совершенно особую роль. Ни про одного другого своего
