Ознакомительная версия.
Мысль об этом страшно угнетала молодого ученого, мешая ему спать по ночам, преследуя его даже во время его работ и занятий в продолжение дня. И вдруг он принял решение.
— Сэр Буцефал, — сказал он в один прекрасный день баронету, — не согласитесь ли вы принять на себя в течение нескольких дней мои обязанности, словом, заменить меня в случае, если бы мне представилась необходимость исполнить одну обязанность, которую я считаю священной?
У сэра Буцефала не мелькнуло даже тени недоверия или подозрения при этих словах молодого ученого. Он слишком хорошо знал, какого рода человеком был Норбер Моони.
— Располагайте мною, как вам будет угодно! — просто сказал он.
— Ну, в таком случае я оставлю вас здесь на недельку, а сам съезжу в Хартум, чтобы предостеречь наших друзей от грозящей им опасности!
— Хорошо! — согласился баронет.
И на другой же день, ранним утром, Норбер пустился в путь.
Всего четыре дня пути обычным, неспешным переходом отделяли Хартум, столицу Судана, от возвышенности Тэбали. Но Норбер, сгорая нетерпением, проделал этот путь за двое суток. На другой день после своего отъезда он увидел вдали широкую низменную равнину; в роще пальм, при стечении Белого и Голубого Нила, стали вырисовываться стройные минареты и плоские крыши зданий «царицы Судана».
Во время своей бешеной скачки Норбер замечал несомненные признаки беспорядка и волнения в стране. По обе стороны берегов Нила всюду встречались толпы вооруженных людей с недоброжелательными, свирепыми лицами, отнюдь не выражавшими доверия.
Попадались и целые семьи, эмигрировавшие из этих мест, увозя с собой все, что было наиболее ценного и дорогого; верблюды, нагруженные палатками, зерном, разной домашней утварью, со всех сторон стекались к городу. Женщины, старцы, дети плелись за этими караванами; лица их были мрачны и унылы, глаза ввалились, ноги были в крови от трудного продолжительного пути.
По мере приближения к Хартуму это бегство целого населения принимало все более и более яркий, определенный и печальный характер. Целые толпы жалких, несчастных людей обезумевших от страха, спешили укрыться за стенами города, надеясь хоть там найти себе убежище. И на устах всех этих эмигрантов и беглецов было все то же имя: оно как бы носилось в воздухе над этой толпой: «Махди! Махди идет!…»
— Слышите вы, повсюду раздается это имя… — Махди! Махди! Видали вы его когда-нибудь, Мабруки? — спросил наконец своего спутника Норбер Моони.
— Я хорошо знал его дядю, который был плотником в Шабака, близ Сеннаара, и помню, что не раз видал у него и самого Махди, когда тот был еще мальчиком и находился в ученье у старика! — отвечал Мабруки. — В ту пору его больше хулили, чем хвалили, потому что он был весьма плохой работник. Но с тех пор как он стал великой особой, я встретил его всего один раз. Теперь это человек лет сорока, среднего роста, чрезвычайно худой, с виду похожий на первого встречного дервиша. И что касается меня, то я считаю его ничем не выше всякого другого.
— Дядюшка его никогда не мог от него добиться никакого толку и даже считал его скверным мальчишкой. Я убежден, что и теперь он не научился даже читать лучше, чем когда его наказывали в школе. Что же касается цитат из Корана и разных фокусов и штук, то в этом он не имел себе равных, и вот чем он себе составил такую репутацию и славу и приобрел такое громадное влияние в стране. Поверите ли вы, что он провел несколько лет на дне небольшого колодца, вырытого им собственными руками, на островке Абба, одном из островов Нила, где он дни и ночи проводил в посте и молитве!… Мало-помалу слухи о его святости стали распространяться по всей стране, люди стали приходить к нему за советом, со всех концов, все несли ему дары и подношения.
— Таким путем он стал богат и затем породнился с самыми богатыми и влиятельными семьями Судана через женитьбу на дочери Багтара, богатейшего работорговца. И вот в один прекрасный день он объявил себя пророком, посланным Аллахом, чтобы продолжать и довершить дело Магомета.
— В таком случае, вы, Мабруки, считаете его просто шарлатаном?
— Что мне сказать вам на это? — возразил старый негр, — весьма возможно, что сам он верит в свою божественную миссию, в свою собственную святость.
— Кроме того, нельзя не согласиться с тем, что есть и доля правды в его словах, обращенных к людям, чтобы побудить племена Судана к восстанию против чужестранного ига. Нельзя, конечно, отрицать того, что эта несчастная страна не может быть особенно довольной египетским владычеством, от которого она немало натерпелась всякого горя. Эти баши-бузуки всем достаточно насолили!… И вот когда Махди говорит народу, что хочет изгнать их из страны, то не мудрено, что находит людей, готовых служить ему и идти за ним. Сверх всего того не следует еще забывать, что он принадлежит к числу столь могущественных в этой стране дервишей гэлани, и вот уже несколько лет как состоит в звании старшего духовного лица всей провинции Верхнего Нила. Уже это одно дает ему громадное влияние и престиж и заставляет каждого доброго мусульманина если не чтить его, как лицо священное то, во всяком случае, считать своим неотступным долгом беспрекословно повиноваться ему во всем!
— Из этого, как я вижу, — сказал Норбер Моони, — вы заключаете, что он имеет громадные шансы на решительный успех в своем деле?
— Да, я полагаю, что он действительно имеет очень большие шансы — и был бы крайне удивлен, если по прошествии месяца весь Судан не очутится в его руках.
— Пусть он поспешит только поскорее прибыть под Хартум, и тогда это дело будет решенное!
— Но ведь Хартум имеет средства для обороны, он может противостоять ему! — воскликнул молодой ученый, указывая на окопы, валы и укрепления города, уже смутно вырисовывавшиеся перед ними вдали, на самом краю горизонта. — Там есть достаточное количество оружия, снарядов, провианта, много войск, не говоря уже о европейском населении города, да вот еще обо всех этих беглецах, которые, как мне кажется, не питают особого расположения к великому Махди, судя по тому, с какой поспешностью и ужасом они бегут от него!
— Да, Хартум можно было бы защищать и даже, быть может, отстоять, — сказал старый проводник, задумчиво покачав головой, — но для этого прежде всего надо иметь желание это сделать и затем поставить во главе защитников человека умного, решительного и смелого, а в Хартуме нет ни того, ни другого. И потому стоит только Махди во главе своих приверженцев подойти к воротам Хартума, чтобы ворота эти сами собой отворились перед ним!
Ознакомительная версия.
