— Меня интересует лишь то, — отозвался Бэкингем, — почему ты прописал это лекарство мне, а не себе.
— Я — воплощенное самопожертвование, — заявил Этеридж. — Кроме того, она не для меня, хотя я на десять лет тебя моложе, столь же красив и почти так же лишен щепетильности. Девушка слишком целомудренна, а с такими я никогда не умел справляться. Для этого требуется специальное обучение.
— Ну что ж, — заметил Бэкингем. — Тогда мне придется этим заняться.
И он приступил к делу со всем рвением человека, любящего обучение необычным предметам.
С тех пор герцог ежедневно присутствовал в ложе театра на Линкольнс-Инн-Филдс и ежедневно посылал мисс Фаркуарсон в знак восхищения цветы и конфеты. Он намеревался прибавить к ним драгоценности, но более разумный Этеридж удержал его от этого.
— Ne brusquez pas l'affaire[53], — посоветовал он. — Ты испугаешь ее своей стремительностью и все испортишь. Такая победа требует долгого терпения.
Его светлость, вняв совету, принудил себя быть терпеливым и сдерживал свой пыл, соблюдая предельную осторожность во время ежедневных визитов, наносимых им мисс Фаркуарсон после спектакля. Герцог ограничивался выражением восхищения искусством актрисы, и если касался ее красоты и изящества, то лишь в связи с ее игрой, что как бы оправдывалось его намерением написать для нее роль.
Таким образом Бэкингем пытался усыпить бдительность девушки и отравить ее чувства сладостным ядом лести, обсуждая с ней пьесу, которую он собирался написать, и которая, по его словам, должна обессмертить и его, и ее, а следовательно, объединить их навеки. Это предложение духовной связи между двумя видами искусств, должной даровать жизнь будущей пьесе, казалось столь далеким от всего личного и материального, что мисс Фаркуарсон в итоге проглотила приманку, которой его светлость придал весьма привлекательную форму. Тема его пьесы, сообщил он, бессмертная история Лауры и Петрарки[54], изложенная во всем блеске старой итальянской драмы. Приложив старания, герцог представил девушке набросок первого акта, не лишенный лирического очарования.
В конце недели Бэкингем заявил, что первый акт уже написан.
— Я трудился дни и ночи, побуждаемый вдохновением, которое внушили мне вы. Оно так велико, что я должен считать это сочинение скорее вашим, чем моим, особенно если вы отметите его печатью своего одобрения, — сказал герцог, словно речь шла о заранее решенном деле. — Когда вы позволите прочесть его вам?
— Быть может, лучше прочесть всю пьесу, когда ваша светлость закончит ее, — предположила девушка.
Судя по выражению лица, герцог был поражен ужасом.
— Закончу, не зная, обрела ли она форму, соответствующую вашим пожеланиям? — воскликнул он.
— Но дело не в моих пожеланиях, ваша светлость…
— Тогда в чем же? Разве я не пишу пьесу специально для вас, побуждаемый к этому вашим искусством? Могу ли я доводить ее до конца, терзаемый сомнениями, сочтете ли вы ее достойной вашего таланта? По-вашему, пьеса менее важна, чем одежда? Разве она не является одеянием для души? Нет, чтобы продолжать работу, мне требуется ваша помощь. Я должен знать, нравится ли вам первый акт, соответствует ли моя Лаура вашим дарованиям, и обсудить с вами дальнейший план пьесы. Поэтому я снова спрашиваю и во имя священного дела искусства умоляю не отказывать мне: когда вы выслушаете то, что я уже написал?
— Ну, коль скоро ваша светлость оказывает мне такую честь, то когда вам будет угодно.
Преклонение перед ее талантом, испытываемое человеком столь одаренным и занимающим такое высокое положение, бывшим на короткой ноге с королями и принцами, было настолько лестным, что подавило, по крайней мере, временно, последние потуги интуиции Сильвии Фаркуарсон, предупреждающей ее против этого блистательного джентльмена. За неделю их отношения стали вполне дружескими, а его поведение оставалось безупречным и почтительным, поэтому она решила, что при первой встрече инстинкт обманул ее.
— Когда мне будет угодно? — переспросил Бэкингем. — Это великая честь для меня! Ну, скажем, завтра?
— Если ваша светлость считает это удобным и принесет с собой первый акт…
— Принесу с собой? — Герцог поднял брови и скривил губы, окидывая взглядом тусклую уборную. — Надеюсь, вы не предлагаете мне, дитя мое, читать пьесу здесь? — И он засмеялся, словно отметая подобное предложение.
— А где же тогда? — спросила девушка, слегка сбитая с толку.
— Где же, как не у меня в доме? Какое иное место может для этого подойти?
— О! — испуганно воскликнула мисс Фаркуарсон. Инстинктивная тревога овладела ею снова, побуждая ее извиниться и отказаться от этого намерения. Но разум победил инстинкт. Было бы глупо обижать герцога отказом. Это выглядело бы оскорбительным, так как предполагало бы недоверие, а она вовсе не желала оскорблять его.
Бэкингем сделал вид, что не замечает тревоги в голубых глазах девушки, и молча ожидал ответа, который последовал после минутной паузы.
— Но… у вас в доме… Что подумают обо мне, ваша светлость? Прийти к вам одной…
— Дитя мое! — прервал ее герцог с мягким упреком в голосе. — Неужели вы считаете, что я способен с такой легкостью предоставить вас в качестве пищи для грязных городских сплетен? Прийти одной? Успокойтесь! Несколько моих знакомых дам будут вместе с вами слушать написанное мною, возможно, мисс Сеймур из этого театра — для нее в пьесе имеется маленькая роль — а также одна-две леди из Королевского театра. Наконец придут и мои друзья; быть может, даже его величество почтит нас своим присутствием. Мы поужинаем в веселой компании, а после вы вынесете приговор моей Лауре, в которую вам предстоит воплотиться. Ну, ваши сомнения побеждены?
Они и впрямь были побеждены. Мысли девушки закружились в хороводе. Ужин в Уоллингфорд-Хаусе, где она будет в каком-то смысле почетной гостьей, и где будет присутствовать сам король! Колебаться было бы чистым безумием — ведь это означало вступить в высший свет одним шагом. Правда, это сделали и другие актрисы — Молл Дейвис и малышка Нелли[55] из Королевского театра — но пропуском им послужил отнюдь не актерский талант. Она предпочла бы, чтобы мисс Сеймур не присутствовала при чтении, так как была весьма невысокого мнения о ее поведении. Но в пьесе для нее имелась роль, что оправдывало ее включение в число гостей.
Отбросив сомнения, мисс Фаркуарсон осчастливила его светлость согласием на его просьбу.
Глава седьмая. ЦЕЛОМУДРИЕ
Вечером того дня, когда Холлс повстречал Такера, и примерно в тот час, когда сэр Джон Лоренс тщетно доказывал в Уайт-холле целесообразность закрытия театров и других мест скопления народа в связи с появлением чумы в городе, его светлость герцог Бэкингем сидел за ужином в веселой компании в большой столовой Уоллингфорд-Хауса.
