Ознакомительная версия.
— Молодец, сынок! — похвалил Семенюк. — Теперь вместе будем резать краснозадых.
— Вообще-то я не мстительный, не кровожадный. Но если надо — значит, надо! — неохотно согласился Никифор Костенко.
Темнело…
Стрелки часов, пристёгнутых кожаным ремешком к запястью Свирида, показывали начало восьмого.
— Ночевать где будем? — на гладком юном лице Костенко появилась тень тревоги и, пожалуй, даже испуга.
Как выяснится позже, он давно панически боялся одиночества и темноты.
— Ты — как хочешь, а мы — на девки! — быстро прочитал его мысли психолог Ковальчук.
— Братцы, не бросайте меня, пожалуйста, а? Я вам — чего хотите… Сигарет, водки…
— Ладно, будешь должен. Пошли.
— Ку-куда?
— В Шацк… Большинство наших, из тех, кто, конечно, не имеет здесь знакомых, расположились в доме старосты Левана[43] или рядом с ним.
Уложив беднягу спать, Иван и Свирид решили продолжить начатое дело. Место, где, по воспоминаниям Ивана, чуть более трёх месяцев тому назад стоял лесной домик, было окружено колючей проволокой. Забраться за неё «полицаи» не рискнули, тем более что вдали горел прожектор, в лучах которого время от времени мелькала тень часового…
Семенюк по своим, не известным Ковальчуку каналам предупредил Шковороду о готовящейся облаве и поставил перед ним очередное задание: установить, что за объект возводят фашисты на берегу полесской жемчужины.
На следующее утро полицаи дружной толпой выдвинулись в направлении, противоположном озеру Свитязь. Именно там, за лесом, вблизи источников, которыми питается берущая неподалёку своё начало река Припять, лежала живописная деревня Кропивники, которую оккупационный режим считал бандитским гнездом, — иначе как бандитами немцы партизан не называли.
Каратели предлагали немедленно деревню сжечь, но сельскому старосте Стодону Гинайло удалось уговорить их не делать этого. Пока. Взамен он обещал оперативно вычислить имена всех «бандитов» и представить их полный список своему руководству.
Полицаи, раздобревшие от тёплого приёма и добрых новостей со всех фронтов, милостиво согласились подождать.
42. Кропивники — Шацк, в тот же день
Возвращаясь назад в приподнятом настроении (не пришлось убивать братьев-украинцев!), Семенюк и Ковальчук немного отстали от основных сил, и Свирид продолжил свою исповедь:
— После подписания «Договора о ненападении» между СССР и Германией руководство НКВД, знавшее о предстоящем разделе Польши, решило нелегально переправить меня на родину, в то время пребывавшую под властью Речи Посполитой, с перспективой переезда в Хелм и внедрения в военизированные структуры украинских националистов. Как только передовые части Красной армии вошли в Западную Украину, я «сбежал» за линию Керзона. Обретаясь среди беженцев в Хелмском лагере, завёл полезные знакомства с высокопоставленными бандеровцами и мельниковцами. Один из них по секрету сообщил мне об открытии школы диверсантов в Бадене-Венском[44]; вскоре я стал её курсантом.
Выпускников пристроили в полк особого назначения «Браденбург-800», в составе которого была одна украинская рота. Впоследствии почти все мои сослуживцы влились в батальон «Роланд», а я по протекции самого Мельника перешёл на службу в украинскую полицию.
Затем по распоряжению уже нашего, московского, Центра сделал всё, чтобы возглавить участок в Сельце, как я подозреваю, только для того, чтобы облегчить наш с тобой контакт. Зачем? Буду откровенен… По всей видимости, тема, которую ты случайно затронул, оказалась для руководства очень важной, и оно решило задействовать агента, хорошо разбирающегося в ядерных технологиях… Смотри, опять Никифор возле нас трётся! На шпика он не похож — идиот полный, к тому же трус; что ему от нас надо?
43. Сельцо — Кашовка, ноябрь 1941 года
Вести из Шацка пришли уже через месяц. Достаточно быстро, если учесть, что сначала радиограмма поступила в Центр и лишь потом, после скрупулёзной фильтрации данных, была спущена назад на Волынь, теперь уже в Кашовку. И то частично.
Первая новость оказалась довольно оптимистической, хотя узнать что-либо о функциях сверхсекретного германского объекта на берегу озера Свитязь партизанам не удалось. Зато они установили, что всех советских военнопленных, принимавших участие в его строительстве, фашисты расстреляли. Не пожалели и крестьян, проживавших в радиусе одного километра от того места.
Теперь никого из них и близко не подпускают к «колючке», а при попытке проникнуть за неё сразу открывают огонь на поражение.
А вот вторая новость откровенно огорчила.
Староста Гинайло сдержал своё слово и при помощи своих сподвижников вскоре выяснил фамилии почти всех участников антифашистского подполья.
Сделать это оказалось не очень сложно.
В деревне Кропивники пропала часть молодых людей, ранее состоявших на учёте в комсомольской организации. Куда они могли деваться? Ответ напрашивался сам собой: ушли в партизаны.
Стодон вызвал карателей. Те долго не церемонились: согнали в одну кучу родителей, сестёр-братьев подозреваемых и расстреляли их.
Можно только представить, какое горе и какая жажда мести поселились с тех пор в сердцах народных мстителей Бегаса, Шепели, братьев Рупинцов, Сулима, Зинчука и многих других…
Но количество штыков в отряде не уменьшилось. Напротив, вскоре к ним примкнули Фёдор Савич Кропивник, Николай Никифорович Козак, Евгения Яковлевна Боярчук, Евдоким Михайлович Редько, Моисей Иванович Копытко, Анисий Андреевич Смоляр, Ярина Марковна Смоляр, Калина Иванович Смоляр, Фёдор Илларионович Боярчук, Параска Демьяновна Шепеля и ещё, ещё, ещё…
44. Кашовка, декабрь 1941 года
Бойцы полицейских батальонов вермахта, как, например, того же 314-го, получившего за «доблесть» название Мацеевский, щеголяли в эсэсовских мундирах, а щуцполицаи[45] получили свою форму только в начале декабря 1941 года. Германские хозяева и тут сэкономили на верных слугах — выдали им обмундирование воинов литовской армии. Жёлто-голубые повязки, напоминавшие о «вечном стремлении к государственной независимости», сменили нейтральные, белые, с надписью по-немецки «Полиция».
Каких-либо конфузов на участке, контролируемом Семенюком и компанией, не случалось. Тишь и благодать! «Контингент», то есть план по отправке в глубь рейха людей, крупного рогатого скота и продовольствия, они успешно выполняют. А больше руководство ничего и не заботило.
О советских партизанах на Ковельщине в то время пока никто и слыхом не слыхивал.
Ознакомительная версия.
