— Барон Штакельдорф.
— Конногвардеец и флигель? Знаю. По казанской расправе с мужиками знаю.
— Я ему в глаза сказал правду о его Владимире с мечами.
— Ну и прыткий же ты, Андрюша! За один вечер сколько натворил!
— Э-э, ерунда все это! — беззаботно махнул рукой Андрей, но было заметно, что он взволнован.
— Едва ли ерунда. За вчерашний вечер ты нажил двух смертельных врагов: барона и царя. Царек-то наш злопамятен. Не простит он тебе Герцена и Чернышевского.
Андрей обнял друга.
— Вася, мне одно душу гнетет!..
— Знаю, что тебя гнетет, — сказал Талызин, отводя взгляд в сторону. — При разговорах этих и Лаганская была. Но помочь тебе ничем не могу. И дай мне слово — никаких объяснений с нею, пока мы тебе это не разрешим. Надо быть очень осторожным. Сиди смирненько дома и жди от меня известий. Я небесный мундир еще раз прощупаю.
Известия Андрей получил через три дня. Поздно вечером к нему на квартиру явились Талызин и еще три члена их кружка: два офицера артиллериста и чиновник министерства иностранных дел. Все трое были очень молоды, со свежими, розовыми, но серьезными лицами. Судя по строгой осанке, удивившей Андрея, они явились с важным делом.
— Живо одевайся, Андрей, едем! — еще от дверей крикнул Талызин.
— Куда?
Штаб-ротмистр подвел его к окну и, откинув штору, показал две стоявшие у крыльца тройки в наборной сбруе, с медными бляхами и кистями, с колокольчиком под дугой коренников, с бубенцами и лентами на шлейках пристяжных.
— Святки ведь на дворе. Кататься поедем, а потом в Стрельну, к цыганам
— Нашли время! Не шути, Вася!
— Я не шучу, Андрюша. А как иначе проскочить заставу? Полицмейстер поди, отдал уже приказание не выпускать тебя из Петербурга.
— Значит…
— Да. Дело твое доложено шефу жандармов, и пахнет оно каторгой. Ты обвиняешься в сношениях с лондонскими пропагандистами и в распространении в обществе их печатных изданий. В штаб жандармов доставлены «Полярная Звезда» и «Колокол». Те самые, которые ты давал кому-то читать.
Андрей побледнел. Он схватил Талызина за руку, увел в угол и горячо зашептал:
— Вася, «Колокол» я давал Лизе. Этот дьявол Штакельдорф, наверное, запутал ее, и она призналась во всем. Лиза теперь погибла! Я погубил ее! Она арестована?
— Не только не арестована, но даже имя ее не упоминается в следственных материалах, — хмуро ответил Талызин.
— Ты хочешь сказать, что она… — задыхаясь, прошептал Андрей.
— Успокойся, ничего я не хочу сказать. Преждевременно делать какие-либо выводы.
Один из артиллеристов встал с дивана и подошел к Андрею:
— Во всем этом деле есть подозрительные странности. Объясниться по этому поводу мы и приехали к вам, Гагарин. Вы передавали нумера «Колокола» и «Полярной Звезды» кому-либо, помимо лиц, рекомендованных кружком?
— Передавал, — опустил голову Андрей.
— Вы плохой конфидент, Гагарин, — сказал назидательно тоном старшего молоденький чиновник. — Вы навлекаете опасность на всех нас.
Андрей вспыхнул, но промолчал.
— Потрудитесь сообщить, кому вы передали лондонские издания? — строго спросил второй артиллерист. — Мы должны принять свои меры.
Андрей молчал и смотрел умоляюще на Талызина. Штаб-ротмистр понял все.
— Господа, я знаю, кому корнет передал герценовские издания, — решительно вступился он. — Но имени этого человека корнет назвать не может. Это женщина. И если вы, господа, верите чести корнета и моей чести…
— Талызин!.. Дорогой друг!.. Что за вопрос?.. — крикнули в один голос все три гостя.
— Тогда все хорошо! — успокоенно закончил ротмистр. — А нам надо спешить, друзья. Не хотите же вы, чтобы лазоревые мундиры накрыли нас здесь, как перепелов. Андрюша, собирайся живее в дальнюю дорогу. А это тебе индульгенция. С нею ты чист, как голубь, перед жандармами Заплачено за нее властям предержащим ровно тысячу серебром.
Талызин положил на стол лист бумаги с двуглавым орлом в верхнем левом углу. Это был паспорт на имя Онуфрия Мартыновича Бокитько, нежинского помещика и титулярного советника, заседателя земского суда.
— Обрати внимание на эту аттестацию. Это же прелесть! — провел Талызин пальцем по строке паспорта и прочел: «Уволен со службы по третьему пункту». Иначе говоря — за взяточничество. Высшая аттестация благогонамеренности! Жандармы с тобой в банчок будут играть. А это твоя подорожная, — положил штаб-ротмистр на стол второй лист. — И за нее немало отсыпано крапивному семени.
— Как? Я еду в Иркутск? — взглянув на подорожную, удивленно и огорченно воскликнул Андрей.
— Сразу все концы в воду! Даже жандармы не догадаются искать в Сибири человека, которого они в Сибирь же и намерены сослать. Иркутск не обязательно, выбери любой город, но из Сибири пока что носа не кажи. Собирайся живее, Андрюша!
Полчаса спустя по столице пронеслись две тройки, звеня бубенцами и развевая ленты. Талызин, пьяно развалившись в санях, удало пел:
Какая была передряга!
Гусары — народец лихой!
Пришлось и твое мне сердечко
Гусарам отдать на постой…
Заставный солдат отдал честь, не задерживая саней, Сразу видно, мчатся господа офицеры кутить к цыганам в Стрельну. Но не кутили они в Стрельне, а выпили в горьком и печальном молчании по одному лишь прощальному бокалу. Здесь ждала Андрея не святочная, а настоящая дорожная тройка На ней поскачет он в Ярославль, а оттуда в объезд Москвы, по убитой арестантскими котами и облитой горючими слезами «Владимирке» прямехонько в Сибирь.
Штаб-ротмистр хлопнул об пол разлетевшийся хрустальными брызгами выпитый бокал и со слезами на глазах и в усах обнял Андрея.
— Христос с тобой, голубчик… Держись! Мы тебя не забудем, связь наладим, как только получим от тебя весточку.
Он посмотрел в молящие, страдающие глаза Андрея и зашептал, успокаивая:
— Хорошо, хорошо, обещаю!
— Ради нашей дружбы, Вася, — стиснул его руки Андрей. — Этого не может быть! Ее запутали, возможно, запугали. Я уверен, что все это дело баронских рук.
— Я тоже так думаю Ужасно подумать, что юность, невинность, девичья чистота способны на такую подлость, на донос! Дружбой нашей клянусь, Андрюша, все досконально выясню, все узнаю и при первом случае сообщу тебе.
Они крепко обнялись еще раз, затем обняли Андрея трое провожавших, и он, как на эшафот, пошел к кошевке. Ямщик разобрал вожжи, свистнул, и полозья завизжали. Но он услышал все же голос Талызина, крикнувшего вслед:
— До встречи в парламенте, Андрей!..
При выезде на тракт стояла первая на его долгом пути полосатая верста. Он смотрел на нее сквозь слезы…
