Ознакомительная версия.
— У вас уже есть какой-то план? — Филипп II вперил горящий взгляд в дона Вальдеса.
— Всенепременно, Ваше Величество… — Великий инквизитор снисходительно улыбнулся. — С Божьей помощью мы отыщем эти сокровища, ибо это будет во благо Испании и короны, а значит, и истинной веры. — При этих словах король слегка поморщился; уж он-то знал, что святая инквизиция своего не упустит — если все получится, то треть найденных сокровищ осядет в казне дона Вальдеса. — Нам удалось вытащить из Жуана Алмейду имя человека, который охраняет клад рыцарей Тампля. Он живет в Московии.
— Хорошо бы вытащить не имя, а самого хранителя сокровищ, — буркнул король. — Под пыткой португалец мог просто солгать. Ведь проверить его сведения практически невозможно.
— Это вряд ли. В нашем случае ложь исключена.
В голосе Великого инквизитора было столько уверенности, что Филипп II приободрился и спросил:
— Какой помощи вы ждете от меня?
— У нас есть почти все — и нужные люди, и судно, на котором они оправятся в Московию. Дело осталось за малым — чтобы казна выделила деньги на это предприятие.
История дипломатических отношений между Московией и Испанией началась в 1519 году, когда император Священной Римской империи Карл V направил дружеское письмо с извещением о своем вступлении на испанский престол великому князю Московскому Василию III Ивановичу. Ответное послание из Москвы было доставлено в Вальядолид в 1523 году. В великокняжеской грамоте выражалось согласие с предложением императора «жить в искренней дружбе и союзе». Привезший послание испанского короля в Москву подьячий Яков Полушкин стал первым официальным представителем Московии, посетившим Испанию.
29 апреля 1525 года император Карл V со всеми положенными почестями принял в Вальядолиде личных представителей Василия III — князя Ивана Ивановича Засекина-Ярославского и дьяка Семена Трофимовича Борисова, сопровождавших испанских дипломатов на обратном пути из Московии. По возвращении в Москву русские дипломаты привезли важное известие об открытии Америки и о расширении испанских владений в Новом Свете.
— Насчет финансов я распоряжусь, — немного поразмыслив, сказал король. — Возьмете столько денег, сколько нужно. Кроме того, я напишу письмо дону Хуану Московскому. Пусть миссия будет иметь посольский статус, пусть и несколько усеченный. Дары правителю Московии вам обеспечит казна.
— Все это великолепно, Ваше Величество, однако мы планировали, что наши посланники поедут в Московию под видом обычных купцов. Так проще скрыть тайные намерения. И надзор за купцами не такой тщательный, как за посольством.
— Согласен. Но в письме мы не будем строить далеко идущие планы по налаживанию тесных отношений между Испанией и Москвой. Письмо — это всего лишь любезность с нашей стороны, не более того. В нем будет похвала государственным трудам князя Московского и пожелание крепкого здоровья. А также просьба оказать содействие испанским купцам, чтобы наладить прочные торговые связи между нашими странами. Это тоже, кстати, проблема — мы практически не ведем торговых дел напрямую с московитами, отдав все на откуп англичанам, и в меньшей степени нидерландским купцам. Это прискорбно.
На этом вопрос был исчерпан и аудиенция закончилась. Дон Фернандо Вальдес ушел, а король продолжил нервно мерить шагами обширный кабинет своего отца. Имя герцога Альбы, упомянутое в разговоре, заставило его вспомнить о донесениях агентов, внедренных в Нидерланды.
Вот уже несколько лет прибытие депеш из Нидерландов неизменно вызывало беспокойство и суматоху в королевской канцелярии в Мадриде. Тревожные и грозные вести приходили из этой отдаленной испанской провинции. Читая их, король Испании мрачнел. Им овладевали ярость и смятение. Он все чаще запирался в кабинете с герцогом Альбой, и они часами говорили о мерах, которые должны были обуздать своенравную провинцию. Доверие отца Филиппа, короля Карла V, к Фердинанду Альварецу де Толедо, герцогу Альбе, было безгранично. Он сделал его воспитателем своего сына и наследника, а отрекшись от престола, рекомендовал Филиппу II герцога как самого преданного и надежного слугу.
Далекие Нидерланды были подлинной жемчужиной могущественной испанской державы. Многочисленные нидерландские города были населены искусными мастерами. Здесь ткали тончайшие шелковистые сукна, драгоценные ковры и гобелены, выковывали замечательное оружие, создавали чудеса ювелирного искусства, строили сотни быстроходных кораблей. Голландские купцы и мореплаватели бороздили все моря и океаны. Несмотря на исключительное право испанцев вести торговые сделки с заморскими колониями, их несметные богатства немедленно перекочевывали в Нидерланды, где город Антверпен стал общепризнанным центром европейской торговли.
Богатые купцы и мастера привилегированных цехов в Нидерландах наживали огромные состояния. Их пышные платья, роскошные дворцы и великолепные пиршества поражали воображение чванливых, но бедных испанских дворян, толпами устремлявшихся в Нидерланды. К тому же провинция обладала множеством старинных вольностей и привилегий, которые позволяли Нидерландам весьма независимо держаться по отношению к своему государю.
В отличие от отца молодой король был деспотичным и упрямым. Филипп II решил всецело подчинить провинцию испанским чиновникам. Вольности и привилегии страны начали попираться, в городах бесчинствовали испанские гарнизоны, а католическое духовенство, погрязшее в распутстве и невежестве, нагло вымогало деньги у народа. Каждый, кто протестовал против злоупотреблений церкви, рассматривался как еретик и попадал в лапы инквизиторов. А из ее застенков путь был лишь на плаху или на костер.
Благодаря торговым сношениям, в Нидерланды из соседних стран проникли лютеранство и кальвинизм. В связи с этим Филипп II решился на более энергичные меры, чтобы истребить нидерландскую ересь. Король назначил обер-штатгальтером Нидерландов свою сестру Маргариту, герцогиню Пармскую — умную, энергичную и образованную женщину, и расставил везде гарнизоны из наемных испанских отрядов вопреки старым нидерландским правилам, по которым иностранные войска не допускались в города. Протестанты начали подвергаться заключению, пыткам и торжественному аутодафе.
Но народ встретил аутодафе иначе, чем в Испании. Испанцы сбегались на это зрелище, как на праздник, а нидерландцы смотрели на него с ненавистью. Введение инквизиции было решительным нарушением нидерландских привилегий. Нидерландские дворяне большей частью оставались верными католицизму, но ненавидели инквизицию и решили противиться ей всеми силами. Они составили между собой союз, члены которого стали известны как «гёзы», то есть «нищие».
Ознакомительная версия.
