– Так все делают на Западе. Ничего, скоро он переймет эту традицию. – Сир Хьюго помедлил и добавил: – Если останется жив.
Льювеллин похлопал своего хозяина по плечу.
– Ваш шлем, мой господин.
Он подал ему шлем, и Филипп надел его на голову.
Шлемы тех времен смотрелись довольно некрасиво: неуклюжей формы с плоским верхом, они были на редкость тяжелы и громоздки. Спереди имелись прорези для глаз и маленькие дырочки для дыхания.
Почувствовав на плечах тяжесть стали, Филипп на мгновение зажмурился. Вдруг наступила темнота, непривычная для уставших от яркого солнца глаз: пестрая толпа, голубое небо, красоты предзакатной природы – все вдруг исчезло, и он очутился в маленьком черном мирке, темном и тихом. Филипп почти ничего не слышал, снаружи доносилось только какое-то невнятное бормотание.
Покрутив несколько раз шлем, чтобы щели для глаз оказались на нужном месте, он подал сигнал Льювеллину, и тот закрепил шлем ремнями. Теперь его голова была защищена тройным слоем – кожаной шапочкой, капюшоном из колец и тяжелым шлемом из закаленной стали.
Джосселин прокричал ему в правое ухо:
– Готов, Филипп?
Филипп кивнул и вытащил меч, а Льювеллин сразу же отцепил ножны: теперь они стали не нужны и могли лишь мешать в сражении, путаясь под ногами и сдерживая движения рыцаря.
Филипп немного постоял на месте, прилаживая поудобнее щит, а Льювеллин в это время проверял ремень на его плече. Затем он отступил назад, и на середину образовавшегося круга вышел де Ножент, направляясь прямо к Филиппу. В воздухе повисла тишина. Толпа застыла в ожидании, с видом знатоков посматривая на двух вооруженных людей в бесстрастных масках стальных шлемов, неуклюже передвигающихся в круге, позвякивая кольчугами.
Теперь, когда наступил момент начала битвы, Филипп почувствовал, как внутреннее напряжение спало. Он знал, что как только сделает первое движение, то забудет обо всем на свете, кроме сражения, и волнение улетучится. Филипп также отдавал себе отчет, что преимущество было на его стороне: лучшее, чем у противника, вооружение, привычка к жаркому климату, меньший вес и, следовательно, большая легкость в движениях. Он ощущал приятную тяжесть меча, изготовленного самыми лучшими мастерами-оружейниками.
Все искусство изготовления мечей заключалось в точном расчете баланса, чтобы тяжелое лезвие поднималось без лишних усилий, а при ударе опускалось на противника всей своей массой.
Противники сошлись в центре круга, пронзая друг друга взглядами сквозь узкие прорези шлемов, прикрываясь щитами и готовясь нанести первый удар; под тяжестью доспехов, в основном громоздких шлемов, их колени слегка подгибались.
Де Ножент решительно сделал шаг вперед. Правая рука взметнулась вверх, в воздухе угрожающе сверкнуло лезвие и, рассекая воздух, со страшной силой понеслось вниз.
Филипп искусно уклонился от удара, отступив вправо, – слева скользнул меч, не задев плеча Филиппа. По толпе пронесся возбужденный вскрик: никто не ожидал от Филиппа такой ловкости. Этого не ожидал и де Ножент, и уж совсем не мог предвидеть молниеносной контратаки со стороны этого зеленого юнца.
Филипп, слегка качнувшись, ступил вперед правой ногой и, сместившись немного в сторону, сделал резкий выпад, направляя меч в горло де Ножента.
Де Ножент поспешно выставил щит, но было слишком поздно. Острое лезвие достало его шею, со свистом рассекло кольчугу, но до конца не пробило. Де Ножент, шатаясь, отступил назад.
Вновь над озером раздались возбужденные крики. Среди собравшихся было немало воинов, способных оценить настоящее мастерство фехтования, и, надо отдать Филиппу должное, он показал всем, что довольно искусно владел мечом.
Де Ножент быстро пришел в себя. В конце концов, он был опытным воином, закаленным в сражениях, к тому же очень уверенным в своих силах. Он лишь разозлился на себя, что пропустил выпад, и на зеленого мальчишку, выставившего его на посмешище. Нет, он пробьет оборону этого безусого юнца и в считанные минуты собьет с него спесь. В Нормандии ему приходилось иметь дело с более сильными и опытными противниками. За три минуты он нанес Филиппу целый град сокрушающей силы ударов. Конечно, он не мог рассчитывать на то, что пробьет прочную броню Филиппа, но тяжелый удар по плечу мог сломать кость, а по шлему – оглушить противника.
Филипп без труда противостоял его натиску. Он ловко увертывался от ударов, отступая вправо или влево, отражал выпады щитом или подставлял меч. И на каждый выпад противника он отвечал не менее мощным ударом. Не все удары, конечно, достигали цели, поскольку де Ножент уже оценил быструю реакцию противника и его манеру контратаковать, но они так или иначе сбивали ритм его атаки, заставляя двигаться быстрее привычного. Кроме того, в груди де Ножента все больше закипала ярость, вызванная этими молниеносными контр-выпадами со всех сторон сразу, постоянно застающими его врасплох, а ярость – плохой помощник в поединке.
Вдруг де Ножент остановился. Филипп, заметив это, на всякий случай отступил назад. Даже сквозь шлем он слышал тяжелое дыхание соперника и понял, что он начинает уставать. Теперь и ему самому становилось невыносимо жарко: он чувствовал, как вспотело тело под гамбизоном, а от нагревшегося на солнце шлема по лицу катились крупные ручьи едкого пота, застилавшего глаза. «Нет, я не стану обращать внимание на мелкие неприятности. И потом, Де Ножент, наверное, тоже заливается потом, – подумал Филипп, глядя на его грузное тело, – и, несомненно, тоже очень устал».
Кольчуга уже тяжелым камнем давила на плечи и грудь нормандца. Тяжелый, изнурительный путь в Иерусалим унес немало физических сил де Ножента.
Действительно, чтобы удерживать в руках щит и непрерывно махать мечом, нужно было обладать недюжинной силой. Долго продержаться в таких условиях мог только взрослый, выносливый мужчина.
Но нормандец имел мужественный и упорный характер. Передохнув несколько секунд, он снова бросился в атаку. Опустив изо всех сил меч на щит соперника, он увидел, как лезвие оставило глубокий след на его кожаной поверхности. Затем отступил влево и снова занес меч. Филипп снова ушел от удара и повернулся лицом к де Ноженту, будучи почти уверен, что исход битвы у него в руках. Через несколько секунд он уже сможет принять на себя инициативу и начать основную атаку.
В четвертый раз за последнюю минуту Филипп поднял щит, уверенно и с легкостью отражая лезвие меча. И вдруг он понял свою ошибку: он повернулся лицом прямо к солнцу, и предзакатные лучи на мгновение ослепили его.
