— Что — о? — зарычал Василий. — Насильничать?!
— Нет, государь. Княжна не силою была взята, а по воле своей.
— Молчать! Очернить хочешь, паскуда? — князь схватил Михеича за кафтан. — Казнить немедля!
— Не вели казнить, батюшка! — старик упал в ноги государю.
— Подымись, холоп дерзновенный! Не об тебе речь, — он задумался. — Ах, змееныш…Обезглавить поругателя!
— Не разумно, государь, — проговорил Михеич, продолжая стоять на коленях перед Василием. — Народ бунт учинит. Да и почто, не надобно сказывать. Княжну опосля позору такого и в жены никто не возьмет. Это нужно сделать тихошенько, без огласки… — Слуга поднялся с полу и в поклоне зашептал: — В лесах разбойников страсть как развелось…
Князь многозначительно посмотрел на старика и, размышляя, прищурил глаза.
— А ведь ты…прав, дурень. Тихо нужно… Тихо. А за верную службу награду получишь, — Василий похлопал слугу по щеке, задумчиво смотря ему в глаза.
Тот улыбнулся и, поклонившись до полу, вышел из царской опочивальни.
Князь облачился в дорогие атласные и парчовые одежды и позвал другого приближенного с устрашающей физиономией, изуродованной после болезни.
— Отправишься нынче с Михеичем через наш лес и там в глуши зарубишь его. Опосля вернешься в город и людям разнесешь, будто бы разбойники в лесах объявились. Уразумел?
— Уразумел, государь, — поклонился слуга, изобразив звериный оскал.
— Да не забудь себя ранить для верной правды-то.
— Уразумел.
— Ступай, — Василий протянул ему руку.
Слуга поцеловал руку государю и спешно удалился.
На городской площади толпился народ: только что прикатили телегу с телом зарубленного Михеича. Тайный палач сидел рядом с телом и, уливаясь слезами и охая, рассказывал жуткую историю нападения страшных лесных разбойников. Над убитым запричитала жена:
— Кормилец ты наш! Почто оставляешь малых детей сиротками? Как же мы жить-то теперича бу-дем! Ой! Почто? Почто покинул… — выла несчастная женщина. Рядом с ней стояли трое ребят — подростков и кулаками размазывали слезы по щекам, изредка подвывая матери.
Василий наблюдал из окна своего терема за происходящим на площади. Люди все прибывали. Здесь толклись и дворовые, и придворные, и стрельцы, и мастеровые. Сочувствуя, они качали головами и перешептывались. Подошли и Парама с Берджу.
— Изловить надобно стервецов ентих и вздернуть на площади! — раздался мужской голос из толпы.
— Верно! Изловить! — прокатилось ответно среди собравшихся.
— А как они выглядели? Чего хотели? Много их было? — неслось со всех сторон. — Кто видал этих нехристей?
Катерина была в своей светлице и наблюдала из окна. Раненного проводили под руки до государя, а телегу с накрытым тряпицей телом стрельцы отправили к дому Михеича. Жена и дети убиенного сопровождали печальную процессию, всхлипывая и причитая. Старший из сыновей поддерживал ослабевшую мать под руки, чтобы несчастная не потеряла сознание.
Народ мало- помалу стал расходиться.
Берджу с матерью вернулись к себе в коморку.
— Давно тут не бывало разбойников… — задумчиво проговорила Парама и вытащила кузов, до верху набитый шерстью.
— Эту работу я переделаю завтре!
— Ее нужно сделать ныне.
— Думаете, я не разумею, почто вы берете шерсть?
— Что ты, сынок?!
— Знаю, желаете, чтобы на двор и носа не казал до времени! Все одно не заставите забыть Катерину! И не стану я боле перебирать енти вонючие лохмоты! Все одно уйду! — резко высказался Берджу и, отодвинув от себя кузов, направился к выходу. Мать подскочила с лавки и загородила собой дверь, расставив руки в стороны.
— Не пущу!
Берджу подошел к матери ближе и решительно глянул ей в глаза.
— Моя она, матушка! Моя навек!
— Проклята она сынок: ее мать померла, разродившись ею.
— Почто вы ее так? Что княжной на свет народилась? Что сына вашего безродного всем сердцем полюбила так, что готова идти за ним на край света? За енто, да?! Чего еще дурного она сотворила? А то, об чем вы толкуете — домыслие злое.
— Не разумеешь ты многое, сынок…Раз уж родились вы на разных берегах, то не позволит Господь обрести вам счастие сообща. Може, когда и наступит время, что князья с холопьями родниться станут, только шибко сумливаюсь я в ентом! А ныне так и подавно! Чует беду мое сердце. Изничтожит тебя государь за то, что супротив воли его упорствуешь! Не серчай, но не пущу. Поймешь опосля. Цепями прикую, но не пущу!
— Довольно! Многими словами грозите, не возьмете только в толк: моя Катерина, только моя. Неужто не уразумели еще? Пустите, все одно не удержите…
— Нет! — упорствовала мать.
— Ну, тогда я — в окно… — сказал Берджу и, вскочив на лавку, выпрыгнул через него во двор.
— Берджу — у-у! Сынок! Вернись! Вер-ни-ись… — Парама закрыла лицо руками и, обхватив голову, без сил опустилась на лавку.
Сын оглянулся, задержался на мгновение, глядя с тоской в распахнутое окно, и отряхнувшись, припустился бежать к лесу…
* * *
День был ясный, солнечный. В синем небе не висело ни облачка. Средь ветвей щебетали птицы, перелетая с одного дерева на другое. Берджу с Катериной были обыкновенно счастливы. И оттого все окружающее виделось им сказочно-прекрасным. Все пело и сияло. Взявшись за руки, молодые бегали по залитой солнцем поляне, по берегу реки, брызгая босыми ногами. Подхватив подругу на руки, юноша закружился с нею на месте. Та, смеясь от души, обняла его за шею и, прильнула раскрасневшейся щекой к кучерявой, темноволосой голове…
Позади раздался топот копыт и угрожающий многоголосный свист. Влюбленные обернулись. Лошади неслись прямо на них. Берджу опустил Катерину, схватил ее за руку, и они пустились бегом от неизвестных преследователей, петляя между деревьями и стараясь затеряться в зарослях. Но всадники уже нагоняли их.
— Сколько мы так будет убегать? Кто они? Что им нужно от нас? — думала Катерина вслух на бегу.
— К реке… Сворачиваем к реке…
Княжна запнулась о корягу и упала лицом в траву. Берджу склонился над ней, прикрывая собой. Всадники, которых было пятеро, окружили их, взяв в кольцо. Недобрые лица смотрели на них сверху. Злая усмешка играла в незнакомых глазах.
Молодые поднялись с земли и прижались друг к другу.
— Кто вы? Почто преследуете нас? — спросил Берджу, обнимая Катерину. — С нас нечего взять…
— А нам ничего и не надобно, — оскалился темноволосый бородач и, обнажив свой короткий меч, стал нарочно разглядывать его, видя немой ужас в глазах девушки.
