Мне предстояло увидеть, как слабые зашатаются и упадут на краю дороги. Мне предстояло увидеть, как малодушные упадут духом и повернут назад. Но мне предстояло увидеть и то, как сильные и храбрые сделаются свирепыми и необузданными в этой отчаянной борьбе и, стянув свои пояса, решительно пойдут вперед навстречу жестокому концу. Так избирал путь свои жертвы. И так это произошло, из страсти, отчаяния и поражения создался дух Пути.
Дух Золотого Пути. Как мне описать его? Он опирался на тот основной инстинкт самосохранения, который залегает у нас под тонким слоем человечности. Он воплощал мятеж и безначалие. Он был безжалостен, надменен и груб. Это был человек каменного века в современной оболочке, потрясающий своим неистовством, в беспрестанной борьбе с силами природы.
Пришпоренные лихорадочной жаждой золота, подстрекаемые страхом быть побежденными в состязании, обезумевшие от трудностей и лишений в дороге, люди превращались в демонов жестокости и вражды, безжалостно отталкивая и приканчивая слабых, преграждавших им путь. Жалости, человечности, любви не оставалось и следа. Всеми владела лишь жажда золота, торжествующая и отвратительная. Это была победа наиболее приспособленных, упорных и жестоких, и все же на всем этом лежало какое-то грозное величие. То было варварское нашествие, войско, в котором каждый человек сражался сам за себя под знаменем золота. Это было завоевание. Каждый день, наблюдая этот человеческий поток, я размышлял о том, как он был могуч и неудержим. Это был эпос. Это была история. Мне пришлось увидеть много тяжелого: одни с угрюмыми, отчаянными лицами бросали свои припасы в снег и поворачивали обратно с сокрушенным сердцем; другие, изнуренные вконец, шатаясь, слепо устремлялись вперед, чтобы вскоре тяжело опуститься на краю дороги в жестокий холод и зловещий мрак. Те и другие были слабы. Много страшного пришлось мне увидеть: люди проклинали друг друга, проклинали путь, проклинали своего бога и как отголосок этих проклятий, звучал скрежет их зубов и стук падения. Потом они обращали свою ярость и досаду на бедных бессловесных животных. О, какая жестокость царила там! Жизнь животного не ставилась ни во что. Это была дань Пути, это были жертвы на алтарь человеческой алчности. Задолго до рассвета караван просыпался, и воздух наполнялся запахом еды, состоявшей большею частью из подгоревшей похлебки, ибо котлы чистились лишь в редких случаях, а тарелки также редко мылись. Вскоре далеко растянувшаяся армия пускалась в путь. Измученные животные надрывались под своей поклажей, погонщики бранили и стегали их. Все мужчины обросли бородой и носили малицы. Многие женщины также сбросили юбки, так что трудно было на близком расстоянии определить пол человека. На салазках были устроены палатки, из которых выглядывали лица детей и женщин. Это была необыкновенная процессия. Все классы, все национальности, седые бороды и юноши, священники и проститутки, богатые и бедные, дефилировали тысячами, неодолимо притягиваемые золотым магнитом.
Однажды, когда мы подвигались с грузом, впереди произошла заминка в движении и мы с Банкой Варенья отправились разузнать в чем дело. Оказалось, что наш старый друг Бульгамер попал в беду. У него была довольно хорошая лошадь. На краю рытвины с водой его салазки затормозились и соскользнули вниз в воду. Теперь он безжалостно колотил животное, неистовствуя, как помешанный, бранясь в припадке бешеной ярости. Лошадь делала самые доблестные усилия, какие мне приходилось когда-либо видеть, но с каждой новой попыткой ее силы ослабевали. Время от времени она падала на свои стертые окровавленные колени. На ней не было сухого волоска, она вся блестела от пота, и если когда-либо глаза бессловесного животного говорили об агонии и ужасе, то это были глаза этой лошади. Но Бульгамер все больше ожесточался с каждой минутой, раздирал ей рот и бил дубиной по голове. Это было отвратительное зрелище и, несмотря на то, что я успел уже привыкнуть к бесчеловечности армии, я вступился бы, если бы Банка Варенья не выскочил вперед. Он был бледен как смерть, глаза его горели. «Эй, вы, жестокое животное, если вы еще раз ударите эту лошадь, то я сломаю вашу дубину на вашей спине». Бульгамер обернулся к нему, он остолбенел от удивления, злоба душила его. Оба они были рослые, крепкие ребята и теперь они выстроились друг против друга. Бульгамер сказал: «Проваливайте к дьяволу. Не суйтесь в мои дела. Я выколочу черта из своей лошади, если пожелаю, и вы не посмеете сказать слова, слышите».
С этими словами он нанес лошади еще один ужасный удар по голове. Произошла короткая борьба. Палка была вырвана из рук Бульгамера. Я видел, как она опустилась дважды. Человек барахтался на спине, тогда как Банка Варенья со свирепым видом стоял над ним. Лошадь медленно погружалась в воду. «Эй, ты — мерзавец. Я с удовольствием выколотил бы из тебя дух, но ты не стоишь этого. Ах ты пес!»
Он дал пинка Бульгамеру. Тот встал на ноги. Он был труслив, но его свиные глазки горели бессильной яростью. Он посмотрел на свою лошадь, которая дрожа лежала в ледяной воде: «Тогда вытаскивайте лошадь сами, чтоб вас черт побрал. Делайте с ней что хотите. Но, помните, я рассчитаюсь даже с вами за это… Я… рассчитаюсь… даже…» Он погрозил кулаком и с ужасным ругательством удалился. Препятствие на дороге было устранено. Шествие снова пришло в движение. Мы вытащили затонувшую лошадь при помощи вола. Благодаря Банке Варенья, который выказал немалое ветеринарное искусство, через несколько дней она снова была в силах работать.
Прошла еще неделя, мы все еще находились в пути, между начатом ущелья и вершиной перевала. День за днем повторялся тот же ряд непоколебимых усилий в условиях, которые ужаснули бы каждого, кроме выносливых сердец. Путь был в ужасном состоянии, местами почти непроходим и много раз, если бы не непоколебимая стойкость Блудного Сына, я повернул бы обратно. У него было обыкновение смеяться над неудачами и внушать бодрость, когда обстоятельства, казалось, превосходили всякую выносливость.
Вот другой день, выбранный из моего дневника:
«Встали в 4.30 утра и начали подниматься вверх с грузом. Путь завалило снегом и мы ужасно измучились, расчищая его. Груз переворачивался бесконечное количество раз. Достигли вершины в 3 часа. Вол утомился. Пытается улечься на землю через каждые несколько шагов. Жестокий мороз, и нам с трудом удается уберечь ноги и руки от замерзания. Продолжаем продвигаться по направлению к Бальзам Сити. Прибыли туда около 10 часов вечера. Одежка промерзла насквозь и затвердела от холода. Снег от 7 до 10 футов глубиной. Леса нет на расстоянии 1/4 мили, да и там только мелкое бальзамное дерево. Пришлось идти за дровами. С большим трудом удалось развести огонь. Было уже около полуночи, когда костер разгорелся и сварился ужин. 18 часов в пути без настоящей пищи. О, как тяжела дорога в Клондайк!».
