Дороти Даннет - Путь Никколо

В тот первый вечер в Бретани он надел свой лучший дублет, скроенный коротко, до талии, на французский манер и открывавший обтянутые шелком бедра и превосходный гульфик. Что касается чулок, то он выбрал самые тонкие двуцветные шоссы, вышитые от колена и до пояса вьющимися розами. Все произошло так, словно сами ангелы ради него повернули время вспять, дав возможность переиграть ту унизительную сцену в заполненном дымом саду.

То, в чем отказал ему Брюгге, Бретань давала в первую же ночь.

После ужина он присел рядом с Кателиной, то и дело подливая ей вина и раздразнивая незримыми, но ощутимыми ласками, вкладывая нотки желания в свой шепот, пока, наконец, не убедился, что подходящий момент наступил.

Герцогиня не возражала, чтобы он проводил леди Кателину подышать воздухом и полюбоваться лунным светом в саду. На сей раз дрожащие пальчики тотчас сладостно отозвались на его пожатия, и в отблесках факелов он угадал трепет предвкушения в ее глазах. Они были совсем одни в этой роще, и никто из мужчин лучше, нежели Саймон Килмиррен, не владел искусством превращать волнительный трепет в томительный восторг.

Две недели спустя она заподозрила, что беременна. Он выслушал ее взволнованные мольбы и женился на ней. Он никак не мог насытиться ею. Когда же беременность, наконец, подтвердилась, он почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Ему было совершенно наплевать, не подумает ли кто, что он сделал леди Кателине ван Борселен ребенка еще до свадьбы. Он будет делать их ей каждый год. Днем и ночью. Кроме нее, отныне Саймона больше ничего не интересовало.

Церковь к моменту их появления была вся задрапирована черным и полна народу. Представителей герцога, — высокопоставленных особ из особняка Вейре, — ожидали у дверей. Племянница герцога, Мария Гельдерская, теперь стала вдовствующей королевой Шотландии.

Принцесса Мария вошла внутрь первой, рука об руку со своим свекром, Генри ван Борселеном, графом де Гранпре, владетелем Вейра, Виссинга, Весткапеллы и Домбурга; рядом шествовала его супруга Жанна де Халевин. Следом шел Вольферт ван Борселен и шотландский епископ Джемс Кеннеди. Вольферта и епископа сопровождали двое мальчиков: Александр, герцог Олбани, средний сын покойного короля Шотландии, и Шарль ван Борселен, его девятилетний кузен.

Александру, герцогу Олбани и лорду адмиралу Шотландии был всего шесть лет. В сопровождении отцовского кузена епископа Кеннеди этим летом он прибыл в Брюгге, чтобы получить воспитание при бургундском дворе. Теперь отец умер, но никто не спешил забрать его домой. Расхворавшийся епископ Кеннеди по-прежнему оставался с ним: опытный царедворец, ловкий дипломат, наблюдавший за тем, как отнесутся бургунды к новым хозяевам Шотландии.

Возможно, этот мальчик, туго затянутый в темный дублет, украшенный самоцветами, не имел ни малейшего желания возвращаться домой. Он выглядел недовольным и угрюмым, семеня вслед за своим кузеном. Шотландцы изучающе поглядывали на него и погружались в раздумья, — все, включая и Саймона Килмиррена с супругой. Пятнадцать лет разницы между ними почти не замечались: созревшая в браке, его жена теперь казалась старше своего возраста. А он всю жизнь сохранял стиль и облик золотой юности.

Политика, разумеется, имела значение, но, заняв место в церкви рядом с супругой, Саймон почти не думал о покойном короле. Он замечал, как люди смотрят на Кателину, прекрасную даже под вуалью, и на него самого, в черном бархатном дублете с серыми лентами и в шляпе, украшенной петушиными перьями.

Месса оказалась очень длинной, а музыка утомительной. Но позже их ждал прием во дворце Луи де Грутхусе и его жены, сестры Вольферта.

Саймону не терпелось представить свою Кателину всему Брюгге. Вполне возможно, что до сих пор еще не все знали об их браке, заключенном с такой поспешностью. Он отметил пару удивленных взглядов. И еще один взгляд, показавшийся знакомым, но Саймон так и не сумел разглядеть, кому он принадлежал.

Он не стал выговаривать супруге, заерзавшей на неудобном сиденье. Хотя, конечно, он будет счастлив, когда она, наконец, разрешится от бремени и будет не столь неповоротливой. Он вспоминал ее грудь, какой она была прежде… Напротив, через проход, какая-то красотка улыбнулась ему, едва они вошли. У нее были точно такие же маленькие высокие груди, разделенные под платьем на флорентийский манер. Саймон любезно улыбнулся ей в ответ и погладил Кателину по руке, когда вновь попыталась устроиться поудобнее.

Пока они медленно двигались к выходу, он успел пригладить волосы и надеть шляпу под нужным углом, в то время, как жена расправляла накидку. Затем они пересекли залитый солнцем двор и вместе с остальными избранными гостями вошли в особняк Грутхусе.

Луи де Грутхусе приветствовал их на пороге. Подобная изысканность манер сделала бы честь и герцогу, но эти четко очерченные скулы и глаза с тяжелыми веками под челкой были родовым признаком длинной череды богатых бюргеров из Брюгге и Браббанта. Грутхусе, вельможа, царедворец, негоциант, вскорости собирался в Шотландию, дабы передать приветствие герцога Филиппа новому королю Джеймсу Третьему. Он знал в лицо почти всех шотландцев, явившихся к нему в дом. А Саймон был знаком с его домочадцами. Мальчишка Гёйдольф, похоже, женился. Новобрачная, сделавшая реверанс перед Кателиной, улыбалась довольно дерзко. Саймону она напомнила его юную невестку Гелис, которая, по счастью, осталась сегодня дома.

Они пересекли выложенный плиткой зал и поднялись по лестнице, где по обе стороны застыли лакеи в ливреях. Окна были великолепны, и деревянные панели, и камины. Он заметил комнату, где, похоже, располагалась библиотека. Герб и девиз Грутхусе были повсюду. И, разумеется, шотландцы. Торговцы, толстые и самодовольные, а также члены прочих гильдий. Жеан Меттеней с супругой. Этот глупец Джон Кинлох. Уилли, архидиакон Бречина, Митлосхерт со своими родственниками-шотландцами, и Бонкли, с обоих берегов Ла-Манша. Разумеется, Ансельм Адорне, с женой и старшими детьми. Его сестра с мужем Даниелем Серсандерсом из Гента, с сыном Ансельмом. Напьер из Мерчистона, Стивен Энгус, Форестер Корсторфин и прочие шотландцы, недавно прибывшие из Буржа, где совещались с французами по поводу ситуации в Дании, Испании, а также по поводу бретанского приданого: Монипенни, разумеется; Флокхарт; и Фолкарты с фламандской стороны, для ровного счета.

Все они почтительно поприсутствовали на заупокойной мессе по своему бывшему хозяину. А потом, должно быть, кинутся интриговать и бороться за власть Шотландии. Фламандская вдовствующая королева и коронованный правитель восьми лет отроду. И продолжающая междоусобица между Ланкастерами и Йорками в Англии, — ситуация казалась многообещающей, если правильно разыграть свои карты. Следует лишь найти хороших игроков.