– Мы погибли, – сказал кардинал, – бежим!
– Вот тебе, – приговаривал Шико, стегая веревкой, заменявшей ему пояс, полубесчувственного Горанфло. – Вот тебе!
Глава L
Проценты и капитал
По мере того, как король говорил, и по мере того, как заговорщики узнавали его, изумление их сменялось страхом. Подпись «Шико I» под отречением превратила страх в ярость.
Шико сбросил рясу с плеч, скрестил руки на груди, и, пока Горанфло улепетывал со всех ног, он, неподвижный и улыбающийся, встретил первый натиск.
Положение его было ужасным.
Разъяренные дворяне надвигались на гасконца, твердо решив отомстить ему за жестокий обман, жертвой которого они стали.
Но вид этого безоружного человека с грудью, прикрытой лишь двумя скрещенными руками, вид этого смеющегося лица, словно подзадоривающего столь грозную силу обрушиться на столь полную слабость, остановил их, быть может, еще более, чем увещания кардинала, который убеждал, что смерть Шико ничего не даст, а, напротив, навлечет на них страшную месть короля, принявшего вместе со своим шутом участие в этой зловещей буффонаде.
В результате кинжалы и рапиры опустились перед Шико, который, может, в порыве самоотречения, – а Шико на это был способен, – может, потому, что он разгадал мысли своих врагов, продолжал смеяться им в лицо.
Тем временем угрозы короля становились все страшнее, а удары крийоновского топора все чаще.
Было очевидно, что дверь не выдержит долго подобного натиска, которому никто даже и не пытался дать отпор.
Поэтому, после короткого совещания, герцог де Гиз отдал приказ об отступлении.
Услышав этот приказ, Шико усмехнулся.
Во время своих ночных затворничеств с Горанфло он изучил подземный ход, узнал, куда он выходит, и указал это место королю. Король поставил там Токено, лейтенанта швейцарской гвардии.
Было совершенно ясно, что лигисты один за другим попадут прямо в пасть к волку.
Кардинал, вместе с двумя десятками дворян, скрылся первым.
Затем Шико увидел, как в подземном ходе исчез герцог де Гиз, примерно с таким же числом монахов, а потом – Майенн: благодаря своей толщине и огромному животу он был лишен возможности бегать, и на его долю выпало прикрывать отступление.
Когда этот последний, то есть герцог Майеннский, на глазах у Шико волочил свое грузное туловище мимо кельи Горанфло, гасконец уже не улыбался – он покатывался со смеху.
В течение десяти минут Шико тщетно напрягал слух, ожидая услышать, что лигисты бегут по подземному ходу обратно. Но, к его величайшему удивлению, шум их шагов, вместо того чтобы приближаться к нему, все более и более удалялся.
Внезапно Шико осенила мысль, от которой он перестал смеяться и заскрежетал зубами.
Время идет, лигисты не возвращаются. Не заметили ли они, что выход из подземного хода охраняется, и не ушли ли через какой-нибудь другой выход?
Шико уже бросился было вон из кельи, но тут дорогу ему преградила какая-то бесформенная масса. Она ползала в ногах у Шико и рвала на себе волосы.
– Ах, я несчастный! – вопил Горанфло. – О! Мой добрый сеньор Шико, простите меня! Простите меня!
Почему Горанфло возвратился, возвратился один из всех, ведь он убежал первым и должен был бы находиться уже далеко отсюда?
Вот вопрос, который, вполне естественно, пришел в голову Шико.
– О! Мой добрый господин Шико, дорогой мой сеньор! – продолжал стенать Горанфло. – Простите вашего недостойного друга, он сожалеет о случившемся и приносит публичное покаяние у ваших ног.
– Однако, – спросил Шико, – почему ты не удрал с остальными, болван?
– Потому что я не мог пройти там, где проходят остальные, мой добрый сеньор: господь бог во гневе своем покарал меня тучностью. О, несчастный живот! О, презренное брюхо! – кричал монах, хлопая кулаками по той части тела, к которой он взывал. – Ах, почему я не худой, как вы, господин Шико?! Как это прекрасно – быть худым! Какие они счастливцы, худые люди!
Шико ничего решительно не понимал в сетованиях монаха.
– Но, значит, другие где-то проходят? – вскричал он громовым голосом. – Значит, другие убегают?
– Клянусь господом! – ответил монах. – А что же им еще остается делать, петли дожидаться, что ли? О, проклятое брюхо!
– Тише! – крикнул Шико. – Отвечайте мне.
Горанфло поднялся на ноги.
– Спрашивайте, господин Шико, – сказал он, – вы имеете на это полное право.
– Как убегают остальные?
– Во всю прыть.
– Понимаю, но каким путем?
– Через отдушину.
– Смерть Христова! Через какую еще отдушину?
– Через отдушину кладбищенского склепа.
– Это тот путь, который ты называешь подземным ходом? Отвечай скорее!
– Нет, дорогой господин Шико. Выход из подземного хода охраняется снаружи. Когда великий кардинал де Гиз открыл дверь, он услышал, как какой-то швейцарец сказал: «Mich durstet», что значит, как мне кажется: «Я хочу пить».
– Клянусь святым чревом! – воскликнул Шико. – Я и сам знаю, что это значит. Итак, беглецы отправились другой дорогой?
– Да, дорогой господин Шико, они спасаются через кладбищенский склеп.
– Который выходит?
– С одной стороны в подземный склеп часовни, с другой – под ворота Сен-Жак.
– Ты лжешь.
– Я, дорогой сеньор?
– Если бы они спасались через склеп, ведущий в подземелье часовни, они бы снова прошли перед твоей кельей, и я бы их увидел.
– То-то и оно, дорогой господин Шико, что у них не было времени делать такой большой крюк, и они пролезли через отдушину.
– Какую отдушину?
– Через отдушину, которая выходит в сад и служит для освещения прохода.
– Ну а ты, значит?..
– Ну а я, я слишком толст…
– И?
– Я не мог протиснуться, и меня вытянули обратно за ноги, потому что я преграждал путь другим…
– Но, – воскликнул Шико, лицо которого внезапно озарилось непонятным ликованием, – если ты не мог протиснуться…
– Не мог, хотя и очень старался. Посмотрите на мои плечи, на мою грудь.
– Значит, тот, кто еще толще тебя?
– Кто «тот»…
– О господь мой, – сказал Шико, – коли ты пособишь мне в этом деле, я обещаю поставить тебе отличнейшую свечу. Значит, он тоже не сможет протиснуться?
– Господин Шико…
– Поднимайся же, долгополый!
Монах встал так быстро, как только смог.
– Хорошо! Теперь веди меня к отдушине.
– Куда вам будет угодно, дорогой мой сеньор.
– Иди вперед, несчастный, иди!
Горанфло побежал рысцой со всей доступной ему скоростью, время от времени воздевая к небу руки и сохраняя взятый им аллюр благодаря ударам веревки, которыми подгонял его Шико.
Они пробежали по коридору и выбежали в сад.
– Сюда, – сказал Горанфло, – сюда.
– Беги и молчи, болван.
Горанфло сделал последнее усилие и добежал до густой чащи, откуда слышалось что-то вроде жалобных стонов.
– Там, – сказал он, – там.
И в полном изнеможении шлепнулся задом на траву.
Шико сделал три шага вперед и увидел нечто шевелившееся возле самой земли.
Рядом с этим «нечто», напоминавшим заднюю часть тела того существа, которое Диоген называл двуногим петухом без перьев, [170] валялись шпага и ряса.
Из всего явствовало, что персона, находившаяся в столь неудобном положении, последовательно освобождалась от всех предметов, которые могли увеличить ее толщину, и в данный момент, разоруженная и не облаченная более в рясу, была приведена к своему простейшему состоянию.
И тем не менее все потуги этой персоны исчезнуть полностью были безрезультатны, как в свое время потуги Горанфло.
– Смерть Христова! Святое чрево! Кровь Христова! – восклицал беглец полузадушенным голосом. – Я предпочел бы прорваться через всю гвардию. Ах! Не тяните так сильно, друзья мои, я проскользну потихонечку. Я чувствую, что продвигаюсь: не быстро, но продвигаюсь.
– Клянусь святым чревом! Это герцог Майеннский! – прошептал Шико в экстазе. – Боже, добрый мой боже, ты заработал свою свечу.
