— Иди своим путем, Всеобщий Друг, — слабым голосом проговорил старый воин, поворачивая свою тощую лошадь. — Раз в жизни я встретил истинного пророка, который не служил в армии.
Отец и сын поехали рядом. Старик сидел так же прямо, как и более молодой офицер.
Пенджабский констебль в полотняных желтых штанах, тяжело ступая, перешел через дорогу. Он видел, как пролетела монета.
— Стой! — выразительно крикнул он на английском языке. — Разве вы не знаете о таксе в две анны с головы за каждого, кто выходит на эту дорогу с боковой? За двоих четыре анны. Это приказ сиркара, и деньги тратятся на посадку деревьев и украшение дорог.
— И на желудки полицейских, — сказал Ким, ускользая от протянутой к нему руки. — Поразмысли немного, человек с глиняной головой. Ты думаешь, мы вышли из ближайшего пруда, как лягушка, твоя теща?.. Слышал ли ты когда-нибудь имя твоего брата?
— А кто был он? Оставь мальчика в покое! — крикнул старший констебль. Наслаждаясь этой сценой, он присел на корточки на веранде и закурил трубку.
— Твой брат взял ярлык с бутылки «белайти-пани» (содовой воды) и, приклеив его к мосту, в течение месяца собирал пошлину со всех проезжавших, говоря, что таково приказание сиркара. Потом один англичанин разбил ему голову. А, братец! Я ведь городской ворон, а не деревенский.
Полицейский в смущении отступил, а Ким преследовал его насмешками всю дорогу.
— Ну был ли кто-нибудь таким чела, как я? — весело крикнул он ламе. — Твои кости лежали бы в земле в десяти милях от города Лагора, если бы я не охранял тебя.
— Иногда я думаю, что ты дьяволенок, — медленно, с улыбкой, проговорил лама.
— Я — твой чела.
Ким приноровился к шагам ламы и пошел той неописуемой походкой, которой ходят все бродяги мира.
— Ну, идем, — сказал лама, и при пощелкивании перебираемых четок они молча проходили милю за милей. Лама, по обыкновению, погрузился в глубокое раздумье, но блестящие глаза Кима были широко раскрыты. Он думал, что эта широкая, улыбающаяся река жизни являлась значительным улучшением в сравнении с узкими, переполненными народом улицами Лагора. На каждом шагу встречались новые люди и новые картины — знакомые касты и касты, о которых он не имел понятия.
Они встретили группу длинноволосых, омытых благовониями сансисов с корзинами ящериц и других нечистых животных на спинах. Худые собаки, чуя присутствие животных, шли по пятам за ними. Эти люди держались своей стороны дороги и шли как бы крадучись, быстрыми шагами. Люди других каст уступали им дорогу, чтобы не оскверниться прикосновением к ним. За ними, широко шагая, держась теневой стороны, еще сохраняя воспоминание о ножных кандалах, шел только что выпущенный из тюрьмы преступник. Толстый живот и лоснящаяся кожа свидетельствовали о том, что правительство кормит своих узников лучше, чем может питаться большинство честных людей. Киму отлично была знакома эта походка, и он упражнялся в грубых насмешках, пока они проходили мимо преступника. Затем мимо них гордою поступью прошел Акали, святоша-сейк с дикими глазами, всклокоченными волосами, в синей клетчатой одежде людей его веры, с полированными стальными кружками, блестевшими на верхушке его высокого синего тюрбана конической формы. Он возвращался из одного из независимых сейкских государств, где воспевал былую славу предков перед учившимися в колледжах князьками в сапогах с отворотами и белых штанах. Ким старался не раздражать этого человека, потому что Акали вспыльчивы и скоры на расправу. Временами им встречались или обгоняли их нарядные толпы сельских жителей, отправлявшихся на какую-нибудь местную ярмарку или возвращающихся оттуда: женщины, держа детей на бедрах, шли сзади мужчин, мальчики постарше гарцевали на стеблях сахарного тростника, таща за собою грубые медные модели локомотивов, продающиеся за полпенни, или направляли дешевыми игрушечными зеркалами лучи солнца в глаза старших. Сразу можно было видеть покупки, сделанные на ярмарках, если же оставалось какое-нибудь сомнение, то стоило только взглянуть на жен, которые, вытянув смуглые руки, сравнивали между собой свои новые браслеты из тусклых бус, получаемые с северо-запада. Веселые прохожие шли медленно, подзывая друг друга, останавливаясь, чтобы поторговаться с продавцами сладостей, или помолиться перед каким-нибудь из придорожных жертвенников — иногда индусским, иногда мусульманским, — к которым низшая каста обеих религий относится с полнейшим беспристрастием.
Длинные синие ряды, подымавшиеся и опускавшиеся, словно спина быстро ползущей гусеницы, пробивались сквозь дрожащую пыль и проходили, сопровождаемые громким смехом и шутками. То была толпа женщин, которые работают на насыпях северных железных дорог, — клан полногрудых носильщиц земли в синих юбках, с плоскими ногами, сильными руками. Они торопились на север, узнав, что там есть работа, и не теряли времени по дороге. Они принадлежат к касте, в которой мужчины не имеют никакого значения. Шли они, широко расставив локти, покачивая бедрами и высоко подняв голову, как подобает женщинам, носящим тяжести.
Несколько позже на Большой дороге появилась брачная церемония с музыкой и криками, с запахом златоцвета и жасмина, заглушавшим даже запах испарений и пыли. Видно было, как носилки невесты — красные с блестками — качались в тумане и как украшенный венком пони жениха повернул в сторону, чтобы ухватить клочок сена из повозки проезжего крестьянина. Ким присоединился к фейерверку пожеланий и грубых шуток, желая новобрачным сто сыновей и ни одной дочери, как говорит пословица. Еще больше интереса и криков вызвало появление бродячего фокусника с плохо обученными обезьянами, еще одного, с задыхающимся, слабым медведем, женщины с привязанными к ногам козьими рогами, танцевавшей на слабо натянутом канате. Лошади шарахались в сторону, и громкие, пронзительные крики изумленных женщин оглашали воздух.
Лама все время не подымал опущенных глаз. Он не замечал ни ростовщика, поспешно ехавшего на пони, чтобы собирать свои безжалостные проценты, ни маленькой, громко кричащей низкими голосами толпы туземцев-солдат, еще только начинавших обучаться военному делу и получивших отпуск. Они радовались, что освободились от штанов и мундиров, и говорили самые ужасные вещи почтеннейшим женщинам. Он не видел даже продавца воды из Ганга, а Ким ожидал, что он, по крайней мере, купит бутылку этого драгоценного напитка. Лама упорно смотрел в землю и непоколебимо шел час за часом, душа его витала где-то в другом месте. Но Ким был на седьмом небе от радости. В этом месте Большая дорога шла по насыпи, устроенной для предохранения от потоков, стремившихся с гор зимой. Насыпь немного возвышалась над окружавшей ее местностью и представляла собой величественную террасу, откуда была видна Индия, простиравшаяся направо и налево от него.
