Денис Субботин - Ларец Самозванца

Яцек угрюмым бычком сидел подле неё, даже не пытаясь пустить в ход руки, хотя их разделяло всего-то несколько пядей. Кажется, ему даже в голову не пришло подобное! Зарине даже пришлось бороться с охватившим её раздражением… Хотя раздражение тут же стихло, после того, как, выполняя её просьбу, Яцек вновь запел…

Его голос и в самом деле нельзя было назвать красивым, хотя он был и сильным, и глубоким. Тем не менее, слушать его было приятно, а польская песенка, которую он пел для неё, казалась продолжением той, первой. Правда, она была ещё грустнее, и вряд ли можно было спутать её с первой. Слёзы же — хотя Зарина и понимала слово через три, опять навернулись на глаза. Зарина всхлипнула…

Яцек — вот ведь дурак! — тут же оборвал песню. Его голос заметно изменился, в нём появились тревожные нотки.

— Я расстроил вас, пани Зарина? — тревожно спросил он.

— Нет! — всхлипнула та. — Но лучше не рассказывай мне эту песню… Я не хочу догадываться! Она… Она такая жалобная!

Яцек, кажется, был обескуражен её ответом. Тем не менее, просьбу выполнил без спора, и пересказывать сюжет не стал.

Ещё некоторое время они сидели молча, разглядывая ясно видные этой ночью звёзды на небе, выискивая кто Стожары, а кто — Волосыню. Потом Зарина вдруг резко вскочила на ноги. Глаза её сверкнули в свете звёзд, сами как две звёздочки, но голос был далеко не приветлив.

— Не провожай меня, не надо! — резко сказала Зарина и почти бегом, напролом, через кусты, бросилась прочь с поляны. Похоже, она обиделась…

Яцеку осталось только пожать плечами. Совершенно непонятно, чем же это он её обидел?..

Сельцо Борисово, раскинувшееся перед отрядом Кирилла Шулепова, славно было своей короткой, но яркой историей. Говорят, царь Борис заехал сюда, ещё не будучи царём, когда возглавлял армию в походе на крымцев. Дело было поболее десяти лет назад, но места здесь и тогда были очень красивые. Красивые и почти безлюдные. Озадаченный царь велел основать здесь село и наполнить его людом. На маленькой, мелкой, безымянной речушке быстро срубили несколько десятков домов, нагнали в них царского люда и, не мудрствуя лукаво, назвали село Борисовым. Сам царь, увы, не успел здесь побывать более ни разу — сначала всё его внимание было захвачено недородом, три года мучившим Русь, затем полыхнуло восстание Самозванца, потом… Потом царь умер на вершине своего величия…

Сельцо же росло все эти годы. Здесь в основном жили охотники. Глухие места не слишком располагали к земледелию, и благодаря этому недород минувших лет на смердах почти не отразился. Впрочем, как и смена власти. Им — что Годуновы, что Дмитрий, что Шуйский… Всё одно — подать плати, ратников в войско выставляй… Опять же, наместнику здешнему выход надо выплачивать… Жизнь как жизнь!

Село выросло, теперь в нём было более двух сотен голов, а на полях, чёрных по весне, к осени заколосится густая рожь. Сотня Кирилла, усталая после долгого и тяжёлого дня, въехала в него ближе к закату.

— Эй! — рявкнул сын боярский, наклоняясь в седле и окриком привлекая к себе внимание местной красотки, с вёдрами бредущей от речки. — Старосту позови, милка! Да поспешай, мы торопимся!

Девка, видать погруженная в свои мысли, от резкого окрика вздрогнула и расплескала половину воды.

— Ну, чего обмерла! — не на шутку рассердился Кирилл. — Отвечай, где староста!

Деревянные вёдра с глухим стуком упали в пыль, которую через мгновение обильно покропило водой. Подхватив повыше подол рубахи, девка с заполошным воплем бросилась прочь.

— Догнать? — хищно предложил кто-то из казаков, ехавших подле.

— Незачем! — возразил Кирилл. — Староста сам пожаловал… кажется!

Староста, не староста, но три с лишним десятка мужиков, сплошь вооружённые — вилами, дрекольем, топорами, а кто-то и охотничьими луками, неспешно скапливались в дальнем от сотни конце улицы. То, как они выстраивались, мало походило на нормальное боевое построение, но вряд ли стоило ожидать чего-то большего от простых селян!

— Эй, что происходит? — рявкнул Дмитро Олень, на всякий случай, обнажив саблю. — Мы свои, царёвы люди!

— Воры вы, а не царёвы люди! — прорычал огромный, чёрный как цыган мужик в кожаном фартуке и с охотничьей рогатиной в руках. — Воры, тати, против царя руку поднявшие! Царь наш — государь Дмитрий Иванович и более никто!

Кирилл сильно удивился.

— Нет никакого Дмитрия-царя! — пуская коня вперёд, сурово возразил он. — То — тать был, самозванец, а на самом деле — Отрепьев Гришка, сын Богданов! Монах беглый! Так того на Москве уже неделю как казнили… И праха не осталось на земле православной! В том крестом, Богом клянусь!

— Лжец! — взвыл невысокий, круглый как бочонок мужичок, одетый побогаче остальных. — Лжец! И клятвы твои — клятвы антихриста! Мы сами государя Дмитрия Ивановича — живого да здорового — вчерась здесь видели! Проскакал сам-второй! [7]

— Дмитрий?! — изумился Кирилл, лично видевший труп Самозванца и даже участвовавший в его уничтожении. — Да он же… Он мёртв! Я сам его труп видел!

— Значит, это — другой был кто-то! — решительно возразил крестьянин. — Разве ж может быть, чтобы государя нашего, Дмитрия Ивановича, мы не узнали! Мы ж не нехристи какие-нибудь, чтобы Государя не ведать! Сам он, сам! Собственным, значит, ликом! Так что заворачивайте коней, ироды! Не дадим за нашим государем в погоню пройти! Не пустим!

— Эй, отче! — проревел, оглушая не только чужих, но и своих, Павло Громыхало, вместе со своими стрельцами уже изготовившийся к бою. — Ты не видишь, что ли, с кем дело имеешь?! Прочь с дороги, пока есть, кому своими ногами уходить! Ну, кому говорю!

— Да пошёл ты… — отозвалось сразу несколько голосов, молодых и не очень.

— Ах, так… — задохнулся от гнева Павло, нащупывая рукоять сабли. — Стрельцы! Спешиться! Пищали

го-товь! Бердышники — на фланги!

— Павло! — негромко окликнул его Кирилл. — Не горячись…

— Так ведь… сотник! — взревел тот, возмущённый. — Они ж лаются, псы поганые! Оскорбляют! Терпеть, что ли?

— Вот-вот! — хмуро подтвердил Кирилл. — Что-то уж больно наглы… для почти безоружных селян! Нет, тут что-то не так. Они нас как будто заманивают…

— Осторожен ты… сын боярский… — скрипнул зубами Павло, чуя, что возможность подраться тает, как неверный снег, что выпал в середине мая. — Нельзя же так, право слово! Мои молодцы их там всех в крошево… только прикажи!

Кирилл заколебался… Что там говорить, у него у самого кровь кипела от гнева, да и ладонь правая чесалась — требовала вложить в неё рукоять сабли. Но нет, селяне слишком наглы… Слишком! Да и плетни слишком близко от улицы. Если там — засада, его всадники окажутся между двух огней. Их покрошат прежде, чем удастся что-то сделать!