познакомились и отплыли от берега, сопровождаемые унылыми взглядами казаков Выстегина.
— Плохи дела Крузенштерна, — вздохнул Ферзин. — На Сырдарье затонул пароход «Самарканд». Павел хотел ехать домой лечиться, но в последний день все отменил и целых семнадцать суток по пояс в воде он руководил подъёмом парохода, будь тот неладен. В общем, сильно заболел наш Павлуша. Доктор сказал, что здоровье его пошатнулось непоправимо. Он же его на Севере и так до ручки довел.
— И где теперь Крузенштерн?
— Домой отправился, в родное имение. Бледный до синевы, легкие едва дышат, сил нет. Дай Бог, чтобы выжил.
— Дай Бог, — задумчиво повторил я. Да, служба наша бывает к людям безжалостна. Особенно если ты путешествуешь в голод и холод по таким местам, как Карское море.
Изготовленный в Ливерпуле пароход доставил нас в Казалинск и уже оттуда, посуху, как и полагается гусарам, выдвинулись на Ташкент. В город въехали в первых числах августа.
Рапорт мой принимали последовательно генерал Головачев, полковник Оффенберг, а затем и Шауфус. Он, как разведчик, долго задавал различные вопросы, касающиеся нашей специфической службы. Подумав, я не стал ему ничего рассказывать про Ариан Ахад Хана. Еще неизвестно, доберется ли тот до Ташкента и что вообще получится из нашего сотрудничества. А то неудобно может выйти — расскажешь про агента, а тот возьмет и пропадет.
В тот же вечер, после бани и короткого отдыха, меня пригласили в офицерский клуб нашего полка.
— Ну, Мишель, готовься! Сегодня тебе придется пить, аки конь на водопое! — приобняв меня за плечи, радостно сообщил Некрасов.
Как оказалось, повод действительно оказался весьма весомым. Причем двойной. К тому времени Кауфман получил рапорт Столетова о нашей со Скобелевым разведке. Генерал-губернатор отнесся к нему благосклонно. А учитывая схватку, потерю трех казаков, Горохова и проводников-туркменов, да и мою рану до общего счета, нас решили отметить. Скобелева награда найдет дома, а мне же Оффенберг торжественно вручил орден Святой Анны 3-й степени. Да и мое представление на Снегирева не осталось незамеченным. Его наградили 4-м Георгием при всем эскадроне, так что теперь он георгиевский кавалер.
Народу собралось много. Возглавлял общество специально приглашенный генерал Головачев. Незаметный Шауфус стоял у дальней стены, рядом с колонной.
— За «Дело у Сарыкамыша» и блестяще проведенную разведывательную операцию я с гордостью вручаю вам, Михаил Сергеевич, сей славный орден! — хорошо поставленным голосом генерал Головачев поздравил меня с наградой.
На этом церемония не закончилась. Там же, при всех, Головачев поздравил меня с очередным воинским званием — ротмистром. То, что я получу его, новостью для меня не стало. Считать гусары умеют. Предыдущие звание мне дали три года назад, в день, когда мы пленили эмира Музаффара.
Так что ротмистром я стал вполне заслуженно, по сроку выслуги. И не сказать, что слишком рано. В сентябре мне исполнится двадцать пять. В таком возрасте многие, особенно тем, кому везет по жизни, или у кого есть протекция, достигают схожих, или даже более высоких результатов. Вон, Олив Сергей, моя «дядя» по Старой Школе, будучи старше меня, год назад так же получил аналогичный чин.
— Ура! Ура! Ура! — троекратно прокричали товарищи. Поднялся радостный шум. Послышались хлопки открываемого шампанского.
— Поздравляем! Храбрец! Молодец! — товарищи со всех сторон окружили меня, протягивая наполненные бокалы. Чтобы никого не обидеть, пришлось выпить с каждым.
Сразу после этого переместились в главный зал, мы называли его бальным, так как здесь постоянно устраивались танцы. Играла музыка, у буфета застыли вышколенные слуги. Пахло духами, табаком и сладостями. Гостей прибавилось. В основном, конечно, здесь присутствовали офицеры Александрийских гусар, но так же пригласили более дюжины товарищей из других полков. Дамы не могли и не хотели пропускать очередной праздник, прибыв в полном составе. Оделись они, как на парад. Сверкали украшения, дорогие ткани, веера всевозможных расцветок и видов. Почетными гостьями оказались две женщины, супруги Кауфмана и Головачева, Юлия Морицовна и Евгения Романовна. Но главной дамой, взявшей на себя организационные функции по праву, так сказать, хозяйки, являлась жена барона Оффенберга, Елизавета Павловна. Дамой она была высокой, белокурой, веселой, но не особо красивой. Её окружала целая стайка полковых жен, сестер и племянниц, некоторые из которых были очень даже ничего.
Бал состоялся не из-за моей скромной персоны, а являлся вполне заурядным субботним явление в офицерском клубе. У Туркестанского батальона и других подразделений проводились точно такие же мероприятия с такой же частотой. Так что веселые гуляки могли за вечер и ночь посетить пять-шесть различных мест и основательно упиться.
— Расскажи нам уже что-нибудь о своем друге, поручике Ржевском. В каком он, кстати, полку? — спросил меня Тельнов. Товарищи не первый год пытались вызнать место службы столь славного гусара. Больше того, до меня дошли слухи, что они наводили справки. Гусарских полков в России не так уж и много, все наперечет. А офицеры друг друга знают. Самое забавное, что Ржевских в настоящее время нашлось целых двое.
— Он в 11-м Изюмском, — закричал кто-то.
— Нет, в Ахтырском, — уверенно перебил его Некрасов. — Я знаю, проверил.
Действительно, именно в этих полках и числятся Ржевские. Вот будет забавно, если из-за моих анекдотов они вызовут меня на дуэль.
— Нет, господа, вы оба неправы. Мой друг служит в ином подразделение. Но это тайна, покрытая первобытным мраком.
— Да будет тебе, рассказывай лучше анекдот, — со смехом ткнул меня в бок Андрюша. Тельнов шумно фыркнул.
— История, в сущности, совершенно безобидная, — я покосился в сторону заинтересовавшихся дам. При них наш казарменный юмор следовало стреножить, и воли ему не давать. Так что историю пришлось выбрать нейтральную и не особо пикантную. — Поручик Ржевских решил повысить свой культурный уровень, для чего прочитал книгу об этикете. Там описывались правила хорошего тона в беседах с дамами. И даны примеры разговоров: о погоде, о животных, и о музыке. И вот, совершая вечернюю прогулку, поручик увидел знакомую барышню с болонкой. Подойдя, он, не говоря дурного слова, пнул песика сапогом, а потом, начиная светский разговор, задумчиво заметил: — Низко полетела ваша собачка, видать к дождю, да и на увертюру Моцарта ее завывания не похожи.
Анекдот оказался простеньким, но гусары дружно рассмеялись. А вот дамы к коротенькой истории отнеслись более сдержанно, не всем она понравилась.
Придворные балы всегда открывали полонезом. Но это танец официальный, долгий и немного торжественный. На частных, как сейчас, балах, вполне можно начать с вальса. Так мы и сделали. Руководил процессом князь Ухтомский, прекрасно знающий протокол и уверенным тоном отдающий приказы музыкантам и гостям.
Танцевали немецкий вальс в три па, он
