— Ни в коем случае не пытайся вытащить обломок, Базилус! Пусть он будет в теле до тех пор, пока ты не доберешься до ближайшего оппидума, — прошептал я. — Иначе вся кровь вытечет из тебя, словно вино из расколовшейся бочки. Чтобы прямо здесь вытащить острие и этот кусок древка, мне необходим огонь, котел и горячая вода, а также чистые льняные простыни. Однако ты должен будешь три дня лежать на одном месте и не вставать…
— Обо мне можешь не беспокоиться, Корисиос, — пробормотал Базилус. — Я видел во сне, будто мне удалось захватить римский штандарт! Это хороший знак. В ближайшем будущем мне вряд ли грозит смерть.
— Да, уж ты-то наверняка умрешь не скоро, — рассмеялся я и тут же добавил: — А мне снилась Массилия. Вот только тебя рядом со мной не было. И нубийские рабыни тоже куда-то запропастились.
— Никогда не думал, что ты настолько глуп, Корисиос! Если бы ты в своем сне догадался сходить в огромную ванную своего роскошного дома в Массилии, то нашел бы там меня и всех своих нубийских рабынь, которые держали бы подносы с рыбой и кубками, наполненными превосходным белым вином, — Базилус улыбнулся. — Но прошу тебя, скажи мне правду. Мы с тобой еще увидимся, Корисиос?
Почему-то Базилус считал, что я могу довольно точно предсказывать будущее. Однако сам я сильно сомневался в наличии у себя подобных способностей, хотя факт остается фактом — довольно часто мои предсказания сбывались. Но мне кажется, что опыта, умения разбираться в людях и простой наблюдательности в большинстве случаев вполне достаточно, чтобы с определенной долей вероятности представить себе события, которые могут произойти в будущем.
— Да! — крикнул я вслед Базилусу. — Мы с тобой обязательно увидимся!
Базилус сдавил ногами бока своего коня. Я хотел еще кое-что добавить. Сказать ему, что мы в самом деле увидимся, но не на побережье Атлантикуса. Но боги заглушили этот звук. Я прислушивался к своему внутреннему голосу и не слышал ничего. Стих даже шум океана в моей голове. Странное беспокойство, причин которого я пока что не знал, вытеснило все остальные чувства и мысли. Базилус исчез в темноте.
Я остался совершенно один среди множества мертвых, тела которых усеяли всю поляну. Среди них были и германцы, и кельты. Если разобраться, то обоим народам была уготована одна и та же участь. Наши судьбы мало чем отличались. Некоторые германцы даже носили кельтские имена.
Для нас, кельтов, важно деление на кланы и племена, но уж никак не на кельтов и германцев. На самом деле различия между кельтами и германцами имели значение в первую очередь для римлян. Рим был нашим общим врагом. Но в отличие от римлян мы не были хорошо организованным государством, а всего лишь пестрым сборищем разных племен, которые постоянно враждовали между собой. Для нас гораздо важнее была битва сама по себе, а не противник, с которым мы дрались, и не преследуемые нами цели, добиться которых можно благодаря победе. Римляне до сих не могут понять, почему германские и кельтские воины охотно идут служить в римскую кавалерию и поднимают меч на своих же соплеменников.
Я взял себе железный меч германца, снял с него пояс с прикрепленными к нему ножнами, которые были обтянуты кожей, и подошел к дядюшке Кельтиллу. Нет, его смерть не была мучительной или жуткой. Похоже, его порадовала возможность вступить в бой, как в былые времена. Кроме того, ему удалось добыть еще один трофей, отправив к праотцам германца, чью голову он сейчас держал за волосы. Я понимал, что нет повода для печали и скорби, — ведь мы наверняка встретимся опять. Опустившись рядом с ним на правое колено, я положил дядюшке Кельтиллу под язык серебряную греческую драхму. Для паромщика. В нескольких шагах от Кельтилла лежало обезглавленное тело молодого германского воина. Одного из тех, которые во время нападения держались за гривы коней и прыгали на спины убегавших, чтобы перерезать им горло. Германец был одет в простую тунику из шкуры какого-то животного — такую одежду носило большинство его соотечественников. Рядом с ним я увидел деревянный щит, длинный и узкий, выкрашенный в черный цвет. Я снял с плеча воина колчан, разжал пальцы германца и забрал лук, который он до сих пор сжимал. Затем я вернулся к убитому мною воину, словно хотел в очередной раз убедиться в том, что этот великан действительно мертв. Он лежал на земле, напоминая огромное дерево, которое срубили под корень, а затем срезали с кроны все ветки, бывшие некогда его украшением.
Странный шорох заставил меня резко повернуться. Я потерял равновесие на скользкой влажной почве, но не упал, а довольно удачно сел мертвому германцу на грудь.
Кто-то вышел из леса на поляну. Сначала я не мог разобрать в темноте, германец это или житель нашего селения, которому тоже посчастливилось остаться в живых. Лишь через несколько мгновений я понял, что ко мне идет Ванда. Скорее всего, она все это время пряталась среди деревьев и кустов, наблюдая за моим героическим поединком с германским всадником. Ее лицо было белым как мел. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, словно я восстал из мертвых, ее губы были приоткрыты. Остановившись в двух шагах от меня, Ванда смогла сказать только: «Господин!» Похоже, она до сих пор не верила, что я способен выйти победителем из поединка, который в Риме наверняка поверг бы в удивление всех собравшихся зрителей. Сейчас она не сводила глаз с мертвого германца и шептала мое имя.
— Если ты думаешь, что я безропотно позволил бы отобрать у себя рабыню, то ты ошибаешься, — заявил я.
Мне не хотелось, чтобы в голове у Ванды появились глупые мысли. Если рабыне кажется, что ее господин испытывает к ней какие-то чувства, то лучше ее сразу продать. Наконец, Ванда с облегчением вздохнула и улыбнулась, и я вновь увидел ее удивительно красивые зубы, напоминавшие жемчужины. Она подошла ко мне вплотную и протянула руку, чтобы помочь подняться на ноги. В то мгновение этот жест показался мне довольно нелепым, ведь только что я победил в поединке знатного германского воина. Мы с Вандой осторожно шли между трупами, которыми была покрыта вся поляна, и пытались найти раненых. Но, похоже, все, кто остался в живых, бежали с места этой кровавой бойни, даже если им нанесли серьезные ранения. Лежавшие на земле были мертвы. Со всех сторон нас окружали только трупы. Повсюду виднелись безжизненные, измазанные грязью и кровью тела. Кельты и германцы, мужчины и женщины, с размозженными черепами или страшными ранами на груди, животе и спине. Отрубленные руки, ноги и головы. Тела, пронзенные копьями или стрелами. Некоторые несчастные выглядели так, словно их разорвала на мелкие куски стая диких животных. Ванда сняла с головы одного из германцев кельтский железный шлем и начала собирать в него кошельки с золотыми слитками и монетами, ловко срезая их с поясов погибших. По листве забарабанили огромные капли, словно небо оплакивало мертвых. Затем начался настоящий ливень, который смыл с лиц погибших грязь и кровь.
