Артевелде занял свободное кресло с живостью, свидетельствовавшей об удовольствии, с каким он принял приглашение.
— Метр Жакмар, за ужином вы сказали о том, как трудно начать войну между Фландрией и Францией, — заметил Уолтер.
— А вы, мессир Уолтер, после ужина обронили несколько слов о том, как легко заключить договор о торговле между Фландрией и Англией.
— Заключить договор очень нелегко, но возможно.
— Война имеет свои опасные стороны, однако, действуя благоразумно, мы можем пойти на все.
— Хорошо, я вижу, мы поймем друг друга. Теперь приступим к делу и не будем терять времени.
— Но прежде чем я дам ответ хотя бы на один ваш вопрос, мне важно знать, кто их задает.
— Посланник короля Англии; вот грамота о моих полномочиях, — сказал Уолтер, доставая из-за пазухи пергамент.
— И с кем же уполномочен он вести дела?
— С тем, в чьих руках все дела Фландрии.
— Значит, сия верительная грамота дана самим…
— … королем Эдуардом, о чем свидетельствует его личная печать и что подтверждает его подпись.
— Неужели его величество король Англии не счел для себя зазорным написать бедному пивовару Жакмару! — воскликнул Артевелде с чувством тщеславия, плохо скрываемым под напускным недоверием. — Я сгораю от любопытства узнать, как король к нему обратился: братом можно называть только короля, кузеном — пэра, мессиром — рыцаря, а я не король, не пэр и не рыцарь.
— Поэтому он и выбрал обращение, наименее напыщенное, но столь же дружеское, как и те, что вы перечислили. Судите сами…
Артевелде взял из рук Уолтера грамоту и, хотя испытывал в душе сильное желание узнать, в каких выражениях написал к нему столь могущественный король, как Эдуард, казалось, проявил мало интереса к формуле обращения, прежде всего уделяя внимание другому.
— Да, да, — сказал он, поигрывая королевской печатью, — вот три леопарда Англии, по одному на каждое королевство, и этого достаточно, чтобы его защитить или проглотить, — прибавил он с улыбкой. — Его величество Эдуард — славный и великий король, в своем королевстве он строгий поборник справедливости. Посмотрим же, что он, оказывая нам честь, изволит писать.
«Эдуард III, король Англии, герцог Гиенский, пэр Франции, своему приятелю Якобу ван Артевелде, выборному главе города Тента и представителю герцога Фландрского.
Сим да будет Вам известно, что мы отправляем к Вам послом рыцаря Уолтера, обязуясь признать полезным и действительным любой договор о войне, союзе или торговле, который он подпишет с Вами.
Эдуард».— Хорошо, все именно так, как вы сказали, это печать и подпись короля.
— Теперь вы признаете меня его представителем?
— Целиком и полностью, это неоспоримо.
— Прекрасно! Давайте говорить откровенно. Вы хотите свободной торговли с Англией?
— А в ваши планы входит начать войну с Францией?
— Вы понимаете, что мы нужны друг другу, что интересы Эдуарда и Якоба ван Артевелде, на первый взгляд очень различные, в действительности совпадают. Пустите наших солдат в ваши порты, и мы откроем наши для ваших купцов.
— Вы слишком споро решаете дела, мой юный друг, — улыбнулся Жакмар. — Когда мы задумываем войну или сделку, мы ведь преследуем цель добиться успеха, не правда ли? Так вот, верный способ преуспеть в любом деле — обстоятельно его обдумать и потом приступать к его выполнению, имея хотя бы три шанса на успех.
— У нас будет тысяча таких шансов.
— Это не ответ. Не дайте ввести себя в заблуждение насчет герба Франции: вы принимаете их за лилии, а это — наконечники копий. Поверьте мне, если ваши леопарды одни предпримут эту затею, они, не добившись ничего стоящего, обломают себе когти и зубы.
— Поэтому Эдуард начнет войну лишь тогда, когда будет уверен в поддержке герцога Брабантского, князей Империи и славных городов Фландрии.
— Именно здесь вся загвоздка. Герцог Брабантский слишком нерешителен по характеру, чтобы без веских причин сделать выбор между Эдуардом Третьим и Филиппом Шестым.
— Вы, наверное, не знаете, что герцог Брабантский — двоюродный брат короля Англии.
— Знаю, знаю, мне это известно столь же хорошо, как и любому светскому человеку, но мне также известно, что вопрос здесь главным образом сводится к браку сына герцога Брабантского с дочерью короля Франции. И доказательство сему в том, что молодой государь уже пообещал отдать свою дочь графу Геннегаускому, чью дочь Изабеллу он должен взять в жены.
— Черт возьми! — воскликнул Уолтер. — Мне, по крайней мере, кажется, что эта нерешительность, о коей вы говорите, не затронула других князей Империи, а граф Юлих, епископ Кёльнский, сир де Фокемон и Куртреец только и ждут, чтобы выступить в поход.
— О да, это правда! Хотя трое первых зависят от Империи и не могут участвовать в войне без согласия императора. Четвертый же свободен, но он лишь простой рыцарь, получивший лен от короля; это значит, что он поможет королю Эдуарду собственной своей особой и двумя пажами, вот и все.
— Клянусь святым Георгием! — воскликнул Уолтер. — Но могу ли хотя бы рассчитывать на славных фламандцев?
— Еще меньше, господин рыцарь, ибо мы связаны клятвой верности и не можем воевать против короля Франции, не подвергаясь риску штрафа в два миллиона флоринов и папской анафемы.
— Клянусь честью, вы мне сказали, что война с Францией опасна, но, по-моему, вы должны были бы сказать, что она невозможна! — вскричал Уолтер.
— На свете нет ничего невозможного для того, кто даст себе труд все хорошо обдумать; не существует нерешительности, которой нельзя было бы пересилить не бывает договора, в котором нельзя было бы пробить брешь тараном золота, и такой клятвы, у которой не было бы черного хода, где на страже стоит выгода.
— Я внимательно вас слушаю, — заметил Уолтер.
— Прежде всего оставим тех, кто заведомо стоит на стороне короля Филиппа или короля Эдуарда и чей выбор ничто изменить не в силах, — продолжал Артевелде, словно не замечая нетерпения молодого рыцаря.
— А что же король Богемский?
— Его дочь вышла замуж за дофина Иоанна.
— А епископ Льежский?
— Филипп пообещает ему сан кардинала.
— Герцоги австрийские Альбрехт и Отгон?
— Эти продаются, но уже куплены. Король Наваррский и герцог Бретонский — естественные союзники Филиппа. Вот почему они на стороне Франции. Теперь посмотрим, кто примет сторону Англии.
— Прежде всего Вильгельм Геннегауский, тесть короля Эдуарда.
— Вы же знаете, что он умирает от подагры.
