И она подошла к своему конюху, который, держа лошадь за узду, отдыхал.
— Надо закончить это дело, Мориссо, — сказала она, — но так как ты устал, я сама доведу урок до конца.
Она без усилий вскочила на спину ретивой лошади, которая тут же начала прыгать, как бы изъявляя свою радость. Юная амазонка заставляла ее несколько минут повторять самые трудные упражнения, менять аллюр и вдруг останавливаться после скачки галопом. Наконец довольная послушанием своей лошади, она сделала старому конюху таинственный знак.
— Теперь последнее правило грамматики, — сказала она, улыбаясь.
— Вам угодно, чтобы я принес…
— Да, — сказала лукавая девушка.
И она указала на сестру Маглоар, которая опять принялась за свою работу.
Мориссо понял ее мысль и в свою очередь лукаво улыбнулся, потому что он не любил урсулинку, беспрестанно читавшую ему нравоучения. Он пошел за пистолетами, лежавшими недалеко, и молча подал их своей барышне. Та начала галопировать по манежу и, проезжая мимо урсулинки, положила один из пистолетов между ушей Бюши и выстрелила. При этом неожиданном звуке сестра Маглоар вздрогнула, воскликнув: «Господи Иисусе!», между тем как девушка громко захохотала.
— Ну, милая сестра, — вскричала она. — Неужели я никогда не приучу тебя к стрельбе?.. Но, клянусь моей душой, кажется, и Бюшь слегка вздрогнула… Я не потерплю этого! Я опять выстрелю, и если ты пошевелишься… Не бойся на этот раз, сестра Маглоар; опасности нет, ты это знаешь.
Она выстрелила из другого пистолета. Пламя пороха коснулось гривы Бюши, но лошадь как будто не заметила этого и не изменила шага.
— Ну вот и прекрасно, — сказала Кристина с торжеством и сошла с лошади.
Пока она гладила рукою блестящую и гладкую шею лошади, конюх подошел взять поводья.
— Я грубо обошлась с тобою, мой бедный Мориссо, — сказала мадемуазель де Баржак дружеским тоном, — я виновата, прости меня… Бюшь прекрасно обучена; вот тебе несколько луидоров, выпей за мое здоровье.
Старый слуга рассыпался в изъявлениях благодарности. Девушка же повернулась к нему спиной и подошла к сестре Маглоар. Тогда только она заметила, что урсулинка была вся в слезах.
Удивление и горесть тотчас заменили радостное выражение на лице Кристины. Она бросилась на шею своей гувернантки и сказала ей с волнением:
— Что с тобою, милая сестра? Неужели ты так сильно обиделась на меня из-за этой шутки? Прости меня… Я исправлюсь… Поцелуй меня; я хочу, чтобы ты меня поцеловала!
— Мадемуазель де Баржак, — сказала урсулинка тихо, отталкивая ее, — вы ужасно жестоки, ныне я потеряла терпение и мужество. Вы меня не любите, вы меня ненавидите!
— Совсем нет, я люблю тебя, — возразила Кристина со своей обыкновенной пылкостью. — Да, я люблю тебя, моя милая; ты добра, а я зла. Сто раз я хотела отказаться от этих проклятых шалостей, и не знаю, какой черт… Полно, не сердись на меня на этот раз… Я исправлюсь, клянусь тебе… Ну, кончено? Поцелуй меня!
И она несколько раз поцеловала урсулинку в бледную морщинистую щеку. Сестра Маглоар не могла удержаться, чтобы не улыбнуться сквозь слезы, видя, как искренне Кристина раскаивается в своих проступках.
— Ах, мадемуазель де Баржак, — сказала она, — вы употребляете во зло мое снисхождение, мою слабость… Но я думаю иногда…
— Ты опять принимаешься за то же? Ведь ты меня простила… Сейчас ты увидишь, как я буду вежлива и любезна со всеми этими людьми в парадной гостиной. Ты сама меня не узнаешь. Обещаю тебе приятно улыбаться всем, даже… твоим бенедиктинцам. Ты, кажется, мне сказала, что ждешь Жерома, монастырского эконома?
— Нет; по всей вероятности, сам господин приор захочет присутствовать на этом торжественном событии.
— Да мне сегодня везет! Приор строг меньше других, и я люблю его больше прочих! Как ты думаешь, — продолжила она с притворным равнодушием, — он приедет один?
— Может быть, по обыкновению он возьмет с собою своего племянника, мосье Леонса.
— Леонса, — повторила Кристина, вздрогнув. — Пойдем, пойдем, милая сестра, — прибавила она тотчас с живостью. — Если ты дашь охладеть моим добрым намерениям, я не ручаюсь за свое поведение.
Она хотела потащить урсулинку за собой.
— Я иду, дитя мое, — сказала сестра Маглоар, сворачивая свою работу. — Но вы не можете явиться перед благородными гостями в этом костюме. Ступайте в вашу комнату и позвольте, чтобы вас одели и причесали, как подобает девице вашего звания.
— Вот еще! — сказала мадемуазель де Баржак, состроив гримасу. — Позволить насыпать на свои волосы белой муки и нарядиться в это длинное платье с фижмами, которое мне прислали из Парижа! Я не хочу! Я не буду уметь ни говорить, ни ходить, ни двигаться. Мне так хорошо, потому что мне ловко; пускай меня принимают такою, как я есть.
— Но…
— Черт побери, почему же ты, сестра Маглоар, также не переоденешься?
— Я, дитя мое, монахиня и не могу без особого позволения моей настоятельницы снять одежду моего ордена.
— Ну а я не хочу снимать мою верховую одежду!
И упрямая девушка, надвинув шляпу на ухо, с лукавым видом направилась в зал такими быстрыми шагами, что урсулинка с трудом могла поспеть за нею.
Наступала ночь, и многочисленные свечи освещали вместе с огнем в большом камине зал, в котором находились гости Меркоарского замка. Одни еще ели и пили за столом, на который слуги беспрестанно ставили новые кушанья; другие отдыхали перед камином; третьи составляли там и сям воодушевленные группы собеседников. Однако, когда явилась мадемуазель де Баржак, все поспешили к ней. Кристине хотелось бы войти одной и неприметно, но де Моньяк не хотел лишиться такого превосходного случая исполнить свою обязанность в присутствии такого блестящего собрания. В дверях зала он взял свою молодую госпожу под руку и, с довольной улыбкой на губах, ступая на цыпочках, ввел Кристину в зал с той церемонностью, которая должна были вывести из терпения эту раздражительную, избалованную барышню.
Однако она перенесла это лучше, чем можно было ожидать, приторные комплименты, которыми осыпали ее наперебой гости, тоже не вызвали у нее гнева. Она позволяла себя целовать дамам, называвшим ее «моя милочка, моя красавица»; она не перебивала пошлостей, которые говорили ей старые дворяне времен регентства. Она сказала даже несколько любезных слов некоторым гостям и вежливо поблагодарила всех присутствующих за услугу, которую они оказали ей, освобождая ее земли от страшного жеводанского зверя. Словом — она до того не походила на саму себя, что некоторые гости не узнавали ту девушку, о которой рассказывали такие необыкновенные вещи. Но никто не был так поражен этой внезапной переменой, как кавалер де Моньяк и сестра Маглоар; они стояли в нескольких шагах позади своей госпожи и любовались ею с восторгом и восхищением.
