«Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, — сказал капитан, это устранит все препятствия».
И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в беспамятство, а на другой день скончался.
— И что же вы сделали?
— То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на моем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков, просьба начальника — это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак, я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на борту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить к маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным знаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил о смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав лично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполнение последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела на корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекрасней и милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные формальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и я, меня арестовали.
— Да, да, — проговорил Вильфор, — все это кажется мне правдой, и если вы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша оправдывается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами на острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и возвращайтесь к вашим Друзьям.
— Так я свободен! — вскричал Дантес вне себя от радости.
— Да, только отдайте мне письмо.
— Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бумагами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
— Постойте, — сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шляпу и перчатки, — постойте! Кому адресовано письмо?
— Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быстрым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порывшись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невыразимого ужаса.
— Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, — прошептал он, побледнев еще сильнее.
— Точно так, — сказал изумленный Дантес. — Разве вы его знаете?
— Нет, — быстро ответил Вильфор, — верный слуга короля не знается с заговорщиками.
— Стало быть, речь идет о заговоре? — спросил Дантес, который, после того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает другой оборот. — Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал о содержании этого письма.
— Да, — сказал Вильфор глухим голосом, — но вы знаете имя того, кому оно адресовано!
— Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
— И вы никому его не показывали? — спросил Вильфор, читая письмо и все более и более бледнея.
— Никому, клянусь честью!
— Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Нуартье?
— Никто, кроме того, кто вручил мне его.
— И это еще много, слишком много! — прошептал Вильфор.
Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные предчувствия.
Прочитав письмо, Вильфор схватился за голову и замер.
— Что с вами, сударь? — робко спросил Дантес.
Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз перечел письмо.
— И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? сказал Вильфор.
— Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вам дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
— Нет, — сказал Вильфор, быстро вставая, — стойте на месте и молчите; здесь я приказываю, а не вы.
— Простите, — обиженно сказал Дантес, — я только хотел помочь вам.
— Мне ничего не нужно. Минутная слабость — только и всего. Думайте о себе, а не обо мне. Отвечайте.
Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердой рукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо.
— Если он знает, что тут написано, — прошептал он, — и если он когда-нибудь узнает, что Нуартье — отец Вильфора, то я погиб, погиб безвозвратно!
И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о которой молчат уста.
— Нечего сомневаться! — воскликнул он вдруг.
— Ради самого неба, — оказал несчастный юноша, — если вы сомневаетесь во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.
Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался прядать уверенность, сказал:
— Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения; поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы видели, как я отнесся к вам.
— О да, и я благодарю вас! — вскричал Дантес. — Вы обошлись со мною не как судья, а как друг.
— Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадолго, главная улика против вас — это письмо, и вы видите…
Вильфор подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно сгорело.
— Вы видите, — продолжал он, — я уничтожил его.
— Вы больше, чем правосудие, — вскричал Дантес, — вы само милосердие!
— Но выслушайте меня, — продолжал Вильфор. — После такого поступка вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
— Приказывайте, я исполню ваши приказания.
— Нет, — сказал Вильфор, подходя к Дантесу, — нет, я не собираюсь вам приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
— Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
— Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-нибудь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказывали, но ни полслова о письме!
— Обещаю, сударь.
Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью.
— Вы понимаете, — продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохранявший еще форму письма, — теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем, что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены.
— Я буду отрицать, не беспокойтесь, — сказал Дантес.
— Хорошо, — сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного и спросил:
— У вас было только это письмо?
