Настоящей бедой было то, что половину аргументов в пользу законопроекта Ли не мог публично огласить. Его сторонники могли лишь утверждать, что ривингтонцы пошли на убийства, чтобы заставить Южное правительство не предпринимать никаких шагов в направлении освобождения негров и восстали, когда убийствами не удалось достичь своей цели. Этого было, по-видимому, недостаточно.
Но всю правду раскрывать было нельзя. Ли не хотел выставлять историю будущего напоказ через газеты для северян и англичан. Эти секреты были тузом в рукаве против амбиций более крупных и мощных стран, чем Конфедерация Штатов.
Если тайну не удастся сохранить… Последние сообщения о войне в Канаде давали понять, что в США уже начали производить винтовки по образцу АК-47. Это сильно беспокоило Ли. В один прекрасный день Соединенные Штаты могли бы попытаться развязать войну мести против Конфедерации. На такой случай он хотел бы иметь в арсенале Конфедерации что-то вроде мин и крупнокалиберных пулеметов, произведенных в глубокой тайне, чтобы непрятно удивить захватчиков. Да и кто знает, что еще могут принести знания из будущего. Так что публично его сторонники были ограничены в своих высказываниях.
Он вздохнул. "Когда началась Вторая американская революция, некоторые наши смельчаки говорили, что они поколотят северян одной рукой, а вторую специально привяжут за спиной. Мы очень быстро узнали, как они заблуждаются. Теперь уже мне интересно, можем ли мы принять этот законопроект, если мы ограничены в своих действиях тоже только одной рукой". Он объяснил, что он имел в виду Чарльзу Маршаллу.
Его помощник задумчиво поджал губы. "Если бы единственным способом получить народную поддержку нового законодательства было бы огласить все секреты, вы были бы готовы сделать это?"
"Так в этом и есть проблема!" - воскликнул Ли. - "Лишь сложившаяся ситуация заставила меня задуматься об этом. С одной стороны на весах безопасность страны, с другой - справедливость для ее жителей?" Он думал еще в течение трех-четырех минут, прежде чем продолжить: "И все же я полагаю, что ответ должен быть отрицательным. После того, как секреты выйдут наружу, уже ничего не исправишь. Но даже если мой законопроект не пройдет на этой сессии Конгресса, он может быть вновь внесен на будущих сессиях, и в один прекрасный день, безусловно, будет утвержден. Как вы думаете?"
"Господин президент, ваши планы обычно всегда кажутся мне разумными, и этот не является исключением. Это напоминает мне ту идею, что главное победить в войне, а не в отдельном сражении."
"Ну вообще говоря, так," - сказал Ли. "Когда сомневаешься в результатах одной битвы, важно иметь в виду всю военную кампанию, частью которой является это сражение."
"Это правда, сэр," - сказал Маршалл, - "Хотя я не и не предполагал свою работу на президента, как аналог военной кампании." Он неуверенно улыбнулся. "Если говорить о Джефферсоне Дэвисе, то он вообще по большей части находился в противостоянии с законодателями."
"В отличии от него, я надеюсь избежать некоторых трудностей, что он имел. Он был и есть один из самых способных людей, но одновременно с тем он воспринимал несогласие с ним, как оскорбление, если не предательство. Я не думаю, что он и сам не согласился бы с моей оценкой. А у меня, по крайней мере, еще есть надежда найти более примирительный подход, что даст лучшие результаты".
"А если нет?" - спросил Маршалл.
"А если нет, то я буду реветь и топать ногами на несогласных со мной, пока из моих ушей не пойдет пар, как из предохранительного клапана локомотива двигателя." Ли поймал взгляд своего помощника. "Я вижу, вы мне не верите. Это плохо - если я не могу обмануть вас, как я смогу обмануть Конгресс?"
Качая головой, Чарльз Маршал вышел из кабинета. Ли занялся текущими документами. Он вообще не любил зарываться в бумагах, а за небольшой период президенстства он увидел их столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Но независимо от того, нравится ему это или нет, это было частью его обязанностей, и поэтому он добросовестно исполнял их.
Отчет из Военного института Вирджинии привлек его внимание. Хендрик Ньювудт, один из ривингтонцев, привлеченных к работе там, был найден повешенным в своей комнате, по-видимому, самоубийство. Он оставил записку на своей кровати: "Мне надоел этот вечный надзор."
Губы Ли сжались. Постоянный надзор был ценой, за которую эти люди платили и будут продолжать платить за то, что им позволено жить. Эта фраза, с ее библейским смыслом, вновь зазвучала в его уме. Он вспомнил сказки о заточенных джиннах. Там убедительно рассказывалось, как несмотря на полученную ими ограниченную свободу, они все равно были опасны. Бенни Ланг и большинство других, казалось, поняли и приняли предложенные условия. Но Ньювудт был уже вторым из их числа, решивших расстаться с жизнью.
Ли не признавал саму идею самоубийства; ему казалось, что это окончательный отказ от ответственности. Тем не менее, эти люди из Ривингтона уже были отверженными, как никакие другие во всем мире. Они были брошены на произвол судьбы даже в их собственном времени. Во имя чего им жить?
Если бы он попытался облегчить им условия существования, то увеличил бы опасность для своего народа. И если своим решением он был отчасти виноват в их смерти, то он брал на себя это бремя. Офицер должен уметь делать это, иначе он никогда не будет в состоянии отдать приказ, который отправит его людей под вражеские выстрелы. А он теперь был не просто генералом, а главнокомандующим. Напомнив себе об этом, он перенес свои мысли обратно к Сенату. Как легко было бы, если бы он мог просто приказать верхней палате одобрить его законодательство! Но он не мог: конституция не позволяла такого. Но и бесконечно спорить с ними, отстаивая свое собственное мнение… так можно сойти с ума.
У входа в президентский особняк возник какой-то переполох. Ли оторвался от письма, которое он писал британскому министру. Топот ног, крик часового "Стой! Немедленно назад, слышите?" После ричмондского побоища, часовые относились к своим обязанностям более серьезно, чем раньше. Несколько голосов что-то кричали часовому. В общем шуме разобрать что-либо было сложно, но одно слово повторялось достаточно часто, чтобы быть понятым. "Проголосовали! Голосование!"
Ли вскочил на ноги и поспешил на улицу, забыв о письме. Он надеялся, что голосование может, наконец, произойти сегодня, но постоянные последние задержки вынуждали его к осторожности в ожиданиях.
Охранники стояли перед крыльцом, направив штыки на отряд журналистов у резиденции. Крики репортеров усилились, когда Ли появился в дверях. "Четырнадцать против десяти," - заорал один из них. "Четырнадцать против десяти, президент Ли! Что вы скажете об этом?"
