Все прекрасно, но прекраснее дня — часы рассвета. В теплых предутренних сумерках сначала возникают смутные, легкие, колышущиеся тени — восходящее солнце отбрасывает их от низких сверкающих волн; потом там, где небесный свод соприкасается с морской гладью, вспыхивает ослепительная искра, она превращается в быстро вырастающий раскаленный уголек — и вот во всем своем сияющем величии появляется Гелиос на золотой колеснице, запряженной четырьмя огненными скакунами, и улыбается приятелю своему Петру из рода Титанов, а тот, сидя на своем рее, дружески помахивает ему в знак привета.
Но когда «Дульсинея» обогнула Пелопоннес и Крит и вошла в воды моря, в незапамятные времена названного по имени царя Эгея, — моря очень опасного из-за бессчетных островков и рифов, — погода испортилась. С ливнями налетел зюйд-вест, море вздулось длинными тяжкими валами, по небу понеслись грузные тучи. Еще до того, как разразилась буря, капитан Ванделаар, обладавший отлично развитым и тренированным нюхом на погоду, приказал спустить верхние и средние паруса, остальные зарифить, уменьшая их площадь. Не прошло и получаса после того, как эти работы были исполнены, море разбушевалось вовсю. Тут-то и оказалось, что недоверие теоретически подкованного Петра к красивому кружеву за кормой было вполне оправдано: остойчивость, одна из главных добродетелей корабля, не принадлежала к достоинствам «Дульсинеи». Она качалась, и подскакивала, и шаталась на волнах, стеная всеми своими сочленениями, и балками, и реями, и мачтами, а ветер, хлопающий такелажем, громовым ревом заглушал ее стоны. «Дульсинея» не прекратила безобразия даже после того, как убрали все паруса: она оказалась zimperlich, как выразился о ней первый рулевой, родом из Вены, то есть по-женски чувствительной недотрогой, требовавшей деликатного обращения. Несколько успокоилась «Дульсинея», когда штурвал ухватил своими опытными руками сам капитан, — но и после этого она все еще стучала, гремела и скрипела всем, что не было как следует принайтовано. Через несколько часов капитан вернул штурвал рулевому из Вены, и «Дульсинея» моментально в полной мере проявила свою злобность: не успели и глазом моргнуть, как она вздыбилась кверху бушпритом, а свалившись обратно, окатила себя целой водяной горой, которую сама же и подняла, и эта гора смыла с палубы все, что не было прибито или привязано, и прежде всего впередсмотрящего. Так в малочисленной команде остались теперь капитан, юнга, кок да четыре матроса, причем один из них, второй рулевой, валялся в горячке, бредил и временами терял сознание.
Было бы неразумно продолжать плавание, пока не пополнится команда, и капитан взял курс на ближайший порт, каковым оказался Родос, ворота овеянного легендами Острова Роз.
«Дульсинея» бросила якорь на рейде, и капитан приказал дать два холостых пушечных выстрела и вывесить вымпел с голубыми полосами в знак необходимости нанять матроса. Так делалось тогда во всех портах мира, христианских и мусульманских. Если на корабле не было пушек, стреляли из пистолей и мушкетов.
Петр, досадуя на задержку и на то, как грубо оборвался его счастливый самообман, грустно разглядывал горстку бедных рыбацких парусников — несомненно местного изготовления, — причаленных к молу, жалкую путаницу их мачт, реев и такелажа, за которыми, наполовину закрытый тучами, амфитеатром поднимался вокруг залива портовый город. Горы, покрывавшие весь остров, только угадывались в тумане. Ветер свистел; набережную словно вымело, на судах и на суше — ни единой души. Мертвыми казались и оборонительные башни, в которых Петр узнал свое творение — они были возведены строго по его собственным чертежам, эти гранитные твердыни в форме барабанов, ощетинившиеся пушками, огневой мощи которых хватало на весь залив.
Венский рулевой с двумя гребцами сели в шлюпку и отвалили от борта «Дульсинеи», которая держалась на среднем якоре, зарифив паруса так, чтобы можно было немедленно отплыть.
К Петру подошел капитан Ванделаар.
— Ни души, — изрек он, озирая пустынную набережную. — Жалкая турецкая дыра. Здесь мы не наймем даже дохлого одноногого горбуна.
Петр, задетый, осведомился, не потому ли капитан столь скептически смотрит на Родос, что он принадлежит Турции? Капитан кивнул:
— Ясно, потому. Разве вы не слыхали, мсье де Кукан, что паша Абдулла, правая рука султана, задумал покорить весь мир и с этой целью создает новый флот? А башни с пушками? Год назад их еще не было. Стало быть, вряд ли можно ожидать, что турецкие порты будут кишеть безработными моряками. Видите? Наши уже вылезли на берег, а нигде никого. В христианском порту их бы уже поджидала орава голодной матросни.
— Другими словами, — сказал Петр, — я, как ни странно, могу себя поздравить с такой неудачей.
— Это как понять?
— Отсутствие безработных моряков означает, что приказы Абдуллы исполняются точно.
— А какое это имеет отношение к вам?
Прежде чем ответить, Петр помолчал.
— Мы в турецких водах, — сказал он затем, — и нет смысла далее скрывать, кто я, тем более что я намерен произвести инспектирование нескольких турецких островов, особенно Лесбоса, фривольное название которого меня раздражает. Абдулла, правая рука султана, — это я.
Если Петр воображал, что капитан рухнет под тяжестью такого саморазоблачения, то он ошибся.
— Вот как, кто бы подумал, — произнес доблестный моряк, приставляя к глазу подзорную трубу. — Только как мы доберемся до островов, которые ваше превосходительство желает инспектировать? Я лично предпочел бы, чтоб турки не столь рьяно исполняли приказы вашего превосходительства.
— Положимся на причудливость жизни, — промолвил Петр. — Но куда это пошли ваши люди?
Дело в том, что три парня с «Дульсинеи» свернули в одну из улочек, выходивших на набережную.
— Куда же, как не в трактир, — ответил капитан. — Если там они не замарьяжат хоть одного парня с парой целых рук и ног и с головой на плечах, пускай хоть сухопутную крысу, не отличающую рей от мачты и якорь от кормы, — то мы, ваше превосходительство, можем закрыть лавочку. Поразительно, но факт: благополучное возвращение вашего превосходительства в Стамбул зависит сейчас от того, найдется ли на берегу хоть один пропойца, согласный завербоваться на «Дульсинею».
— Разве нам не обязательно найти именно моряка? — удивился Петр.
— В крайнем случае не обязательно. Назначу его юнгой, а нашего Беппо произведу в матросы. — Он повернулся к юнге, который поодаль от них драил медяшку. — Как, Беппо, сумеешь?
— А то! — откликнулся тот, скаля красивые мелкие зубы, ослепительно белые на смуглом лице.
