Слова Бибо приветствовали дружные ругательства.
— Гражданин Гроспьер, конечно, заплатил за это своей головой, но, черт возьми, как можно быть таким дураком? — И Бибо от всей души расхохотался над глупостью злосчастного товарища. — А капитан, — продолжал он, — кричит между тем: «В погоню, братцы! Помните о награде! Скорей! Они еще не успели далеко убраться!» И бросился за заставу, а за ним последовали и его солдаты — всего двенадцать человек.
— Да ведь они их не догнали! — послышалось в толпе.
— Будь проклят этот Гроспьер за глупость! Он вполне заслужил свою участь! Как это не осмотреть хорошенько бочки?
Все эти восклицания, по-видимому, очень забавляли Бибо, и он так хохотал, что по его щекам текли слезы.
— Ну, — сказал он наконец, — аристократов-то в бочках вовсе не было, да и возница, оказывается, вовсе не англичанин.
— Как? Что?..
— Ну да! Гвардейский капитан — переодетый англичанин, чтобы его черт побрал! А двенадцать его молодцов — самые что ни на есть аристократы!
Толпа безмолвствовала; в происшествии было положительно что-то сверхъестественное, — республика, хоть и уничтожила Бога, не могла уничтожить в человеческих сердцах страх перед неведомыми силами.
Близился час заката. Бибо приготовился закрывать заставу.
— Эй, телеги, вперед! — приказал он.
Несколько крытых повозок выстроились в ряд, готовые оставить город, чтобы в соседних деревнях запастись провизией для завтрашнего базара. Почти все они были хорошо известны Бибо, так как по два раза в день проезжали заставу.
Перекинувшись несколькими словами с двумя-тремя возницами, большей частью женщинами, Бибо тщательно осмотрел внутренность повозок и произнес:
— Я не намерен попасться, как глупый Гроспьер.
Эти женщины обычно проводили целый день на Гревской площади, у подножия гильотины, занимаясь вязанием и болтовней и в то же время наблюдая за тележками, подвозившими новые жертвы террора. Какое это было забавное зрелище! Места брались с боем. Бибо, дежуривший днем на площади, узнал некоторых «вязальщиц», как их называли, любовавшихся сегодня на работу гильотины и обрызганных кровью проклятых аристократов.
— Эй, бабка! Что это у тебя в руке? — спросил он одну из фурий, которую видел еще недавно на площади.
На рукоятке ее кнута красовался целый пучок локонов самых разнообразных оттенков — серебристых, золотистых, темных.
— Это? — спросила ведьма, с грубым хохотом расправляя локоны костлявыми пальцами. — А я, видишь ли, подружилась с милым дружком мадам Гильотины, вот он и отрезал для меня эти локончики с тех головок, что скатились сегодня. Он и на завтра обещал мне такой же подарочек, да вот не знаю, приду ли завтра на свое обычное место.
— Что так? — спросил сержант, который хотя и был грубым солдатом, не мог не содрогнуться при виде этого отвратительного подобия женщины с ужасным трофеем на рукоятке кнута.
— Внук заболел черной оспой, — сказала она, указывая пальцем на свою тележку. — Говорят даже, будто это чума. Завтра меня, пожалуй, и в Париж не впустят.
При этих словах Бибо с проклятием отскочил от женщины; толпа также быстро отхлынула; если что-нибудь могло еще внушить ужас и отвращение этим огрубелым существам, то именно страшная заразная болезнь.
Старуха со своей повозкой осталась одна посреди дороги.
— Проклятый трус! — сказала она Бибо. — Неужели ты испугался?
— Убирайся со своим чумным отродьем! — грубо крикнул сержант.
Старуха опять захохотала и, подстегнув свою лошадку, выехала за заставу.
Этот инцидент испортил весь вечер. Люди начали подозрительно оглядывать друг друга: уж не проникла ли чума в их среду? Вдруг, как и в истории Гроспьера, на сцене появился гвардейский капитан, но Бибо хорошо знал его, и нечего было опасаться, что он превратится в переодетого англичанина.
— Телега! Телега! — крикнул он, едва переведя дух.
— Какая телега? — резко спросил Бибо.
— Крытая телега с женщиной на козлах!
— Ты говоришь о старухе, в повозке которой внук, заболевший чумой?
— Ну да! Неужели ты пропустил ее?
— Тысяча чертей! — пробормотал Бибо, и его красное лицо моментально побледнело от ужаса.
— В телеге спряталась бывшая графиня де Турнэ с двумя детьми; все они предатели, осужденные на смерть!
— А женщина на козлах? — пролепетал Бибо, у которого мурашки забегали по спине.
— Да это, черт возьми, был сам англичанин. Проклятый Алый Первоцвет! По крайней мере дело сильно на это смахивает. Если это правда, берегись, Бибо!
Дувр, «Приют рыбака»
Салли была страшно занята в кухне, где над гигантским очагом в ряд выстроились кастрюли и сковородки. В углу, над огромной жаровней, медленно вращался вертел, поворачивая к огню то одну, то другую сторону дивного английского ростбифа. Две юные судомойки, разгоряченные, запыхавшиеся, с высоко засученными рукавами на полных, с ямочками, руках, суетились около очага, весело хихикая, едва только мисс Салли на минутку отворачивалась; старая Джемайма не переставая ворчала на них.
— Эй, Салли! — раздался из зала веселый голос.
— Господи, — с добродушным смехом воскликнула Салли, — им опять что-то понадобилось.
— Пива, конечно! — проворчала Джемайма. — Уж не думаешь ли ты, что Джимми Питкин удовольствуется одной кружкой?
— У мистера Гарри тоже, кажется, страшная жажда, — подмигнув подруге, ехидно заметила Марта, одна из маленьких служанок.
Обе опять захихикали, и Салли бросила на них сердитый взгляд, многозначительно потирая руки, которые, очевидно, чесались добраться до красных щек Марты. Однако врожденное добродушие взяло верх, и Салли, молча пожав плечами, продолжила жарить картофель.
— Эй, Салли! Салли!
На этот раз к голосам присоединился стук оловянных кружек о дубовые столы.
— Отец и сам мог бы подать пиво, — проворчала Салли, когда Джемайма, сняв с полки два кувшина с пенившимся пивом, начала наливать его в оловянные кружки. «Приют рыбака» славился этим напитком еще со времен короля Карла. — Он ведь знает, что мы все здесь заняты.
— Он слишком занят разговорами о политике с мистером Хемпсидом, чтобы затруднять себя заботами о твоей кухне, — проворчала Джемайма.
Салли подошла к маленькому зеркальцу, висевшему на стене, наскоро пригладила волосы и, кокетливо приколов к своим черным кудрям нарядный чепец, захватила в каждую руку по три кружки с пивом и понесла их в зал.
В конце XVIII века «Приют рыбака» далеко не имел той известности и значения, какими пользуется в наши дни, но и тогда это была старая почтенная гостиница, и ее дубовые стены, скамьи с толстыми спинками и полированные столы с отпечатками пивных кружек в виде причудливо переплетенных колец давно почернели от времени. На темном фоне дуба ярко выделялись горшки с красной геранью и голубыми «кавалерскими шпорами», украшавшие высокое решетчатое окно. Хозяин этой гостиницы обладал солидным достатком, о чем свидетельствовало обилие оловянных кружек в прекрасных старинных буфетах и прочной медной посуды над очагом, светившейся, как золото. Вообще весь внешний вид гостиницы наводил на мысль о почтенных и постоянных посетителях и вытекающем отсюда благоденствии.
