– Быть может, я инспектор, наконец-то приступивший к исполнению своих обязанностей, – ответил Тулонец, язвительно ухмыльнувшись. – Поговорим начистоту: в данный момент меня интересует рыбина покрупнее тебя. Если ты будешь паинькой, я закрою глаза на твои грешки, и ты получишь шанс угодить на виселицу где-нибудь в другом месте. Вот тебе луидор, купи вина, остальное прибереги на дорогу: мне кажется, ночь должна застигнуть тебя на пути в Германию.
Мейер вышел нетвердой походкой, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы на голове.
Через четверть часа в заднем помещении лавочки папаши Кенига, перекупщика старья и любителя загородных удовольствий, Приятель-Тулонец восседал за столиком, освещенным сальной свечой, а напротив него расположился таинственный визитер, о котором он говорил Мейе-ру. На столе красовалась початая бутылка; два бокала были уже наполнены вином. Мейер исчез.
– Я очень рад, – начал Приятель-Тулонец, почему-то произнося слова с легким немецким акцентом, – познакомиться с соотечественником и братом по вере. Как поживают наши друзья в Карлсруэ, дорогой господин Ганс?
– Кто хорошо, кто плохо, – лаконично ответил визитер, черты лица которого явно свидетельствовали о еврейском происхождении.
Тулонец хлопнул в ладоши и с одобрением воскликнул:
– Такие ответы мне по душе! В здешних местах, дорогой мой брат, осторожность в речах – это большая редкость, большинство привыкло переть напролом, не так ли?
Ганс, не промолвив ни слова, кивнул в знак согласия. Это был молодой еще человек тщедушного вида с остренькой физиономией, имевшей выражение скрытное и настороженное.
– Выпьем, – предложил Тулонец, в отличие от гостя так и лучившийся простодушием, – за здоровье Моисея, Иакова, Иссахара, Натана, Соломона и всех остальных!
Они чокнулись, Тулонец продолжал:
– Насколько я понимаю, мой дорогой брат, вам не терпится сбыть мне какую-то рухладишку. Надеюсь, это не мебель, слишком дорога ее доставка из великого герцогства. Может, тючок ткани? Ага, вы улыбаетесь, куманек? Значит, у вас кружева: через Баден проходит уйма роскошных кружев, предназначенных для роскошных плеч. Но вы человек благоразумный, Ганс Шпигель, вы занимаетесь исключительно кружевами, не отвлекаясь на плечи.
Эти игривые замечания не вызвали улыбки на лице Ганса Шпигеля: оно по-прежнему оставалось сумрачным и угрюмым. Он смочил губы в бокале с вином, не сделав при этом ни глотка, и тихим голосом произнес:
– Мне сказали, что вы можете расплатиться наличными при заключении одной крупной сделки.
– Наличными, – повторил Тулонец вместо ответа, – насчет наличных надо сильно подумать. Деньги, знаете ли, пугливы, не любят зазря появляться на свет. А что вы называете крупной сделкой, дорогой Ганс?
Шпигель слегка покраснел и ответил, еще больше понизив голос:
– Речь идет о двухстах... возможно, о трехстах тысячах франков.
– Бог ты мой! – пришел в изумление Приятель-Тулонец. – Стало быть, роскошные плечи согнулись под тяжестью побрякушек?
Шпигель откашлялся с недовольным видом.
– Как правило, – сухо заметил он, – люди нашего круга и нашей веры не любят шутить, разговаривая о делах.
Приятель-Тулонец, приняв смиренно-насмешливый вид, поспешил смягчить сурового гостя:
– Хорошо, брат мой. Вы не жалуете шутников – что ж, у каждого свой характер. У меня всегда поднимается настроение, лишь только дело коснется кругленькой суммы. Вы настаиваете на серьезном разговоре? Согласен, дружище, выкладывайте же наконец ваши камушки.
Ганс Шпигель заерзал на стуле и с опаской глянул на дверь.
– Так вот, – снова заговорил Приятель-Тулонец, – я иду навстречу вашему пожеланию и готов потолковать без шуток и без обиняков. Со всей откровенностью заявляю вам, брат мой Ганс: вы прибыли вовсе не из Карлсруэ. Окажись вы по ту сторону Рейна, вам пришлось бы половину стоимости бриллиантов Бернетти отдать человеку, согласному переправить вас через границу.
Ганс Шпигель, побледнев, пробурчал в ответ:
– Мэтр Кениг, я не понимаю, о чем речь.
– В последнее время, – продолжал Приятель-Тулонец, не обращая внимания на протест гостя, – злоумышленники повадились досаждать герцогиням. Я знаю одного ловкача, который задумал эту операцию раньше вас, но вы, мой молодой друг, благодаря своим талантам и энергичности сумели его опередить. Вы работаете быстрее нас, господин Шпигель. Сколько вы хотите за ларчик Бернетти?
Болезненное лицо еврея потемнело, а взгляд сделался затравленным, словно у трусоватого лиса, загнанного собаками в болото и понуждаемого к отчаянной храбрости.
Приятель-Тулонец, наблюдавший краем глаза за собеседником, наполнил свой бокал вином и промолвил:
– Мне приходится пить в одиночку, ибо вас жажда, кажется, не томит.
Залпом осушив бокал, он поставил его на стол со словами:
– Какая, однако, у вас прелестная тросточка, хотелось бы ее рассмотреть поближе.
Инстинктивным движением Шпигель зажал трость между колен, вцепившись в набалдашник из слоновой кости, но Приятель-Тулонец неожиданно выказал проворство, удивительное для его почтенного возраста: подавшись всем корпусом вперед, словно стрелок в тире, он протянул руку над столом и выхватил у гостя трость. Последовала сцена молниеносная и немая: в руках Шпигеля возник пистолет, вынырнувший из кармана, он прицелился, но выстрелить не успел, сраженный наповал мощным ударом. Приятель-Тулонец, добродушно посмеиваясь, разрядил пистолет и забросил его в угол комнаты.
– Хоть мне и не двадцать лет, – похвалился он, – а кулак у меня что надо. Поднимайтесь, дружище, и если у вас в запасе имеется еще одна игрушка вроде этой, приберегите ее для другого случая.
С этими словами он отвинтил набалдашник от трости и стал трясти его над столом, словно плотно набитую шкатулку. На потертое сукно посыпались вынутые из оправ бриллианты размеров весьма внушительных.
Шпигель застыл на месте и казался окаменевшим.
Приятель-Тулонец, выловив наугад камушка три-четыре, разглядывал их с безразличным видом.
– С таким богатством, – заметил он, – степенный господин вроде вас мог бы вернуться в родное местечко, жениться на Лизхен или Гретхен, купить ферму, а то и небольшой замок, а к старости даже заделаться муниципальным советником. Но ведь этот товарец надо продать, а на рынок с ним не заявишься. Сперва надо одолеть парижские заставы с расставленными ловушками, потом прорваться сквозь пограничные кордоны, уже получившие по телеграфу описание примет будущего муниципального советника... Я не сержусь на вас за вашу дерзкую выходку, каждый защищает свое добро как может, а эти камушки – ваше добро, раз вам удалось их украсть. Но вам и самому невдомек, какую кашу вы заварили! Без меня вы человек пропащий, Ганс Шпигель.
