Впрочем, особо прихотливым в выборе еды виновник нежданно свалившегося торжества никогда не был. Макароны да несколько яиц — вот уже и праздник!
Без ста грамм тоже, конечно, не обошлось — друг Леха постарался. Ну, не принято на Руси ходить в гости к близким людям с пустыми руками. Тем более в такой непростой день.
Как-никак тридцать два лучшему товарищу стукнуло.
Хоть он сам почему-то забыл об этом.
Пришлось напоминать!
Первая — за здоровье именинника, вторая — за их крепкую дружбу, третья — за любовь… И все — довольно!
Уже на улице, прощаясь со своим самым секретным агентом, Копытцев, хитро прищурившись, как бы между прочим, поинтересовался:
— Скажи, как долго ты собираешься приходить в чувство?
— В каком смысле? — в своей излюбленной манере — вопросом на вопрос — ответил Яра.
— Ну… В строй когда встать собираешься?
— А когда надо?
— Сам понимаешь: чем быстрей — тем лучше. Война… Каждый боец — на вес золота, — прибег к излюбленным приемам "красной пропаганды" начальник управления.
(Несмотря на образованность и врожденную интеллигентность, он до мозга костей оставался управленцем нового — советского — типа и, естественно, никак не мог обходиться в своей повседневной речи без лозунгов и прочих агитационных штампов!)
— Ты хочешь, как в прошлый раз, немедленно запрячь меня в работу?
— Ну… Не сразу — постепенно.
— А знаешь, сколько лет я не был в отпуске?
— Догадываюсь.
— Народная власть предусматривает за такие вещи компенсации. В виде дополнительных дней отдыха.
— Но не сейчас же!
— А когда?
— Вот разобьем врага и…
— Что ж, — несколько артистично вздохнул Плечов, чтобы таким нехитрым образом в очередной раз набить себе и без того немалую цену. — Надо — значит надо. Приезжай завтра — покалякаем!
— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий.
— Но…
— Отставить! Я же не живодер какой-то, не средневековой душегуб… Даю тебе три дня на отдых… Сегодня у нас, кажется, среда?
— Вторник!
— До конца недели — утешай женку, балуй детишек…
— Какая неслыханная щедрость! Мне столько не выдержать, гражданин начальник, — заявил, правда, несколько неуверенно, Ярослав.
— Выдюжишь. Я тебя, шельму, знаю.
— Понял. Буду стараться!
— Совсем ты от рук отбился, парень… Короче… Жди меня в воскресенье к обеду. Вкусненькое что-нибудь приготовь, понял?
— Так точно! — вернувшись к общепринятой в военной среде уставной форме общения, улыбнулся Плечов.
ГЛАВА 4
Ольга поскребла по сусекам и напекла множество пирогов. Как всегда — с различными фруктоовощными начинками. Но более остальных — с кислой капустой. Именно такие обожал Копытцев.
В отличие от него, Шурик с Андрюхой в первую очередь (по сладким подтекам на боках) принялись выискивать те, что были наполнены яблочным повидлом, а Ярослав, как он сам не раз выражался, причем неизменно придавая своей речи слащавый белорусский акцент, — "бульбяные".
Оперативно "заморив червячка", устроили чаепитие, в котором недоросли (по понятным причинам — не доросли еще; простите за тавтологию) участия не принимали. Да и сама Фигина, метавшаяся туда-сюда, все больше стала задерживаться в гостиной у изрядно расшалившейся ребятни, предоставляя таким нехитрым образом засевшим в кухне мужикам неограниченные возможности наконец-то посекретничать, откровенно поболтать по душам — вдоволь и всласть — на волнующие их темы.
— Ну, как ты? Отдохнул? — после множества дежурных и, в общем-то, бесполезных фраз, приступил к делу Алексей Иванович.
— Так точно, — как обычно в таких случаях, предельно коротко отреагировал Плечов — военный все-таки человек (хоть и на нелегальном положении). — Готов к труду и обороне. Уже.
— Расслабься, братишка! Напрягаться пока рано — сроки начала предстоящей операции еще не определены. От слова "совсем".
— И слава богу.
— Сие не означает, что ты тупо должен сидеть дома, не отрываясь от подола очаровательной супруги.
— Понял, — с явным неудовольствием выдавил агент, не успевший вдоволь насладиться всеми прелестями семейного бытия. Пока.
— Во время подготовки к выполнению следующего задания придется серьезно поднапрячься, так сказать, в научно-познавательном плане, — продолжил комиссар. — Чтобы максимально повысить свой уровень знаний в одной, очень щекотливой, теме.
— Повысить? Куда уж боле? — достаточно саркастично проворчал Плечов, которого товарищи не без оснований считали если не всезнайкой, то, во всяком случае, далеко не самым последним эрудитом великого государства рабочих и крестьян.
— Ты что-то знаешь о русской Скандинавии? — вдруг перешел на шепот Копытцев. — И вообще о нашем славном далеком прошлом?
— Немного.
— Вот! — Алексей резко сорвался с места и принялся измерять шагами периметр на удивление просторной кухни. Точнее, не весь — только длины двух его сторон, не обставленных мебелью. — А вот академик Мыльников, с которым тебе, между прочим, очень скоро доведется плотно поработать…
— Это кто такой?
— Есть такой старорежимный тип в передовой советской науке. Атавизм. Рудимент. Пережиток прошлого!
— Что-то не слыхивал… Москвич?
— Нет, ленинградец.
— Как же я доберусь до него-то, а, братец? Город по-прежнему в окружении. Сначала надо разорвать кольцо блокады и отбросить врага куда подальше.
— Это сделали еще в начале года. С тех пор над безопасным способом твоей доставки в северную Пальмиру бьются лучшие умы нашего ведомства.
— Только, умоляю, не по воздуху. До сих тошнит, как только вспомню свой крайний перелет.
— Терпи, казак, атаманом будешь.
— Не хочу. Руководящие должности — не мой конек. И ты об этом прекрасно знаешь.
— Знаю, — кивнул комиссар.
— Приключения, разного рода авантюры, сопряженные не только с риском, но и усиленной умственной деятельностью — вот мое жизненное кредо. Усек? — продолжал Ярослав. — Но только на земле, никак не в других сферах обитания. И — особенно — в воздухе!
— Усек, — улыбаясь, согласился его куратор. — Однако давай вернемся к нашему ученому… Так вот… Он на полном серьезе утверждает, что вся Скандинавия, равно как и Северная Германия, раньше разговаривала исключительно на русском языке. И готов предоставить неоспоримые доказательства своей теории.
— Да? Только зачем это нам?
— Если академик все же прав, в чем я, как дипломированный представитель официальной теории развития человечества, по-прежнему очень сильно сомневаюсь, то тогда выходит, что Пруссия, Швеция, Прибалтика, как ни крути, — наша, исконно русская, земля… А это уже…
— Можешь не продолжать… Я все понял.
— Итак… Завтра же отправишься в Ленинку.
— Куда?
— Ты что — поглупел? — удивился комиссар. — Как говорят, с дуба рухнул и прибил кукушку?
— Да… Нет… Вроде… (Только истинно русский человек может одновременно выдать три этих, по большому счету, взаимоисключающих ответа!)
— В Государственную библиотеку имени Владимира Ильича Ленина, — вдоволь поиздевавшись над товарищем, уточнил Копытцев.
— Она что же, работает? — искренне удивился Ярослав.
(После возвращения с предыдущего задания, которое, как и последнее, ему пришлось выполнять на территории родной Белоруссии, Плечов пробыл в Москве всего несколько дней и поэтому почти ничего не знал о графике работы как государственных, так и прочих учреждений.)
— Да, и, между прочим, ни на час не закрывалась. Даже в самые тяжелые для столицы дни. Например, еще 24 мая 1942 года в главной библиотеке Страны Советов торжественно открыли детский читальный зал, а в 1943-м и вовсе — отдел детской и юношеской литературы.
— Во дела!
— Но тебе придется работать в других залах. Возьмешь абонемент и засядешь за труды авторов, разделяющих мировоззрение товарища Мыльникова. Вот полный список рекомендованной литературы.
— Ого! — вырвалось у Плечова при виде внушительного перечня известных в научном мире фамилий.
