замужняя. Стойкая.
— Да. Повезло Сеньке. Подфартило. И красивая, и умная, и верная, — констатировал Плечов.
— А он, собака, не ценит! — развела руками Прасковья и добавила с укоризной: — Выпивает. Покуривает.
— Хорошо, хоть не погуливает, — как мог, успокоил хозяйку наш главный герой. — Ничего. Будет и на твоей улице праздник.
— Позвольте узнать — когда?
— Как только закончится война. Детишек нарожаете. Квартиру отдельную получите… И заживете — душа в душу, как положено самым лучшим в мире людям. Нам, русским! — поспешил описать ей светлое будущее Плечов.
— Твоими б устами да мед пить, — подтвердила свое согласие с такой блестящей перспективой гражданка Пашуто.
— Нальешь? — хитро покосился на нее Ярослав.
— Чего? Медку?
— Нет. Обещанной наливочки. Из черноплодной рябины. Я о ней ни на миг не забываю. А как вспомню — слюнки рекой текут, орошая растительность на груди!
— С утреца нельзя.
— Понимаю, — печально вздохнул Плечов. — И принимаю. Но жду реальных предложений.
— Сегодня. После обеда.
— Здесь продегустируем или с собой возьмешь?
— Что ты имеешь в виду? — не поняла Прасковья.
Пришлось объяснить:
— Ужинаем сегодня на Большом.
— Хочешь угостить академика? — предположила хозяйка.
— Так точно, — кивнул Ярослав.
— Что ж. Я всегда «за».
* * *
Шниперзон оказался высоченным (за метр девяносто) мужчиной с широкими плечами и не в меру тощими ножками, путающимися в свободном галифе. Выпученные глаза его излучали если не глубокую тревогу, то, по крайней мере, какую-то плохо скрываемую нервозность или, если хотите, внутреннюю обеспокоенность, озабоченность — точно. Вероятно, он просто не знал, чего можно ожидать от этих двоих, и заранее пришел к выводу, что в любом случае — ничего хорошего.
Еще бы!
От выполнения основных служебных обязанностей оторвут… Факт? Факт!
Новыми делами загрузят. А как же? Непременно!
И к бабке не ходи: голову заморочат, фронт работ расширят, а денег больше, как это всегда бывает, не заплатят. И даже спецпаек — хотя бы на время! — никак не увеличат. Конечно, он не прочь немного подсуетиться, так сказать, за идею… Но сколько можно?
— Зачем звали? — Изя свысока смерил взглядом агента Вождя, значительно уступавшего ему в росте, и в ожидании ответа впихнул в рот тощую, как он сам, папироску; однако прикуривать ее не стал. Пока.
— Мне нужно немедленно связаться с комиссаром Копытцевым! — приказным тоном пояснил Ярослав, таким образом четко давая понять, кто здесь главный.
— А чем вам не нравится посредничество нашего общего друга? Я имею в виду Николая Петровича, — не смирившись с такой дискриминацией, недовольно процедил сквозь желтые зубы ленинградский чекист и щелкнул трофейной зажигалкой, выдавливая из нее едва тлеющее тусклое пламя, которое он не замедлил поднести к набитой табаком папиросной гильзе. — Начальство предупреждало, что по ходу дела я буду иметь дело исключительно с ним и только с ним — простите за сплошную тавтологию.
— Вам даже такие слова знакомы? — как-то не по-доброму покосился на коллегу Ярослав.
— Я филолог по первому образованию, — сухо огрызнулся тот.
— Боюсь, что вы неверно истолковали указания руководства, товарищ филолог. Отныне и до окончания операции вы поступаете в мое распоряжение. Вам все понятно? — рубанул Плечов.
— Так точно! Но…
— Никаких «но», как тебя там по батюшке? — жестко развеял все его сомнения агент Вождя, как-то незаметно переходя к более демократичной форме общения — на «ты».
— Соломонович, — обреченно выдохнул Шниперзон.
— Значит так, дорогой Израиль Соломонович. Телефонная связь в квартирах трудящихся еще не налажена. Хочешь — не хочешь, придется следовать в твои хоромы и соединять меня с Москвой. Ясно?
— Так точно…
— Я, конечно же, отчетливо осознаю всю сложность нашего общего положения и еще до конца не знаю, как ты будешь объяснять командованию необходимость столь рискованного шага, однако могу заверить, нет, даже гарантировать на все триста процентов, что товарищ комиссар сразу после нашего разговора лично перезвонит твоему непосредственному начальнику и расставит все точки над «i», — перешел на несвойственные ему длительные разглагольствования секретный сотрудник.
— Вы с ним так близки? — усомнился собеседник, краешками глаз продолжая наблюдать за молчавшим все это время Альметьевым.
— Не буду углубляться в суть личных отношений; скажу лишь, что раньше он беспрекословно выполнял все то, о чем я его осмеливался просить, — решил немного набить себе цену Ярослав.
— Даже так? — продолжил выказывать вслух явное недоверие товарищ Шниперзон.
— Именно!
— Что ж… — обреченно кивнул чекист. — Пошли… Только вы останетесь в моем кабинете, пока они не договорятся.
— Согласен! Николай, как я понимаю, нам пока не нужен?
— Нет.
— Свободен, братишка, — распорядился Ярослав и, внимательно посмотрев на своего товарища, добавил с улыбкой: — Ублажай пока сестрицу, но черты не преступай.
— Есть! — не стал спорить Альметьев.
— Жду вас на ужин. На Большом проспекте… Мыльников обещал приготовить какую-то, как он ее охарактеризовал, «вкусняшку».
* * *
Короче… Это надо было видеть…
Обалдеть! — выражаясь современным сленгом.
По мере общения Ярослава с комиссаром (целым комиссаром госбезопасности!) лицо Шниперзона десятки, если не сотни раз сменило свое выражение.
И какие только чувства не отобразились на нем всего-то навсего за те несколько минут, что длился телефонный разговор. И удивление, и восхищение, и возмущение, и недоумение, и страх, и радость, и, конечно же, надежда. На то, что его новый знакомый и вправду — важная «шишка», выполняющая особое задание руководства; а, значит, он — Изя — правильно все сделал, когда предоставил этому подозрительному (на первый взгляд) парню служебный канал связи!
Предусмотрел…
Не сплоховал, не просчитался, не испугался!
Теперь стопудово пронесет, не заденет, не приведет не то что к тяжелейшим репрессиям, но и вообще к каким-либо отрицательным последствиям по службе. Точно!
— Привет, Леха, — тем временем в своей манере начал наш главный герой.
Ответ Копытцева Израиль Соломонович, естественно, расслышать не мог, да и не последовал он еще, но столь очевидная фамильярность, допущенная в разговоре с высоким начальством, мгновенно успокоила опытного чекиста, настроив в дальнейшем на вполне оптимистичный лад. С тех по его вытянутой и немного туповатой (честно скажем) физиономии неизменно стала блуждать хитроватая и несколько высокомерная — мол, вот он я какой умный! — улыбочка, свидетельствующая о том, что все не так уж и плохо в жизни: настроение улучшается, да и дела-делишки потихонечку налаживаются!
— Как там мои пацаны? — первым делом поинтересовался Ярослав.
— Нормально, — коротко сообщил Алексей Иванович. — Навещаю их раз, а то и два раза в неделю. Паек твой получаю лично. И оперативно доставляю по указанному адресу… Так что не беспокойся, детки не голодают.
— А Фигина?
— В каком смысле?
— Во всех!
— Приедешь — убедишься, — удовлетворил любопытство соратника Копытцев. — Как по мне, и она не сильно страдает!
