Одним из главных героев «варяжского цикла» («Княжья Русь» – шестая его книга) является выходец из двадцатого века Сергей Духарев, он же – боярин Серегей, воевода князя Святослава, человек в Киеве весьма уважаемый и авторитетный. Вдобавок – невероятно богатый, потому что унаследовал от брата своей жены (и расширил изрядно) развитую торговую сеть, состоящую не только и не столько из движимого и недвижимого имущества, сколько из полезных связей и контактов. Позиция Сергея усиливалась доскональным знанием геополитической ситуации как на западе, так и на востоке. А также тем, что киевский боярин Серегей одновременно являлся полноправным гражданином ряда городов Западной Европы (что давало ему права на выгодную торговлю и доступ к первым лицам) и законным, даже титулованным гражданином Византии, что опять-таки давало ему права торговать в Восточно-Римской империи. Чужеземцам такое не позволялось. Они могли лишь продать свои товары византийским перекупщикам (часто по фиксированным и изрядно заниженным ценам) и купить у них то, что разрешено к экспорту Палатием.
У боярина Серегея было два сына. Артём – воевода Ярополка, а затем и Владимира, муж внучки князь-воеводы Свенельда и посаженный (Владимиром уже) князь Уличский – один из тех, кто должен был защищать границы княжества от набегов.
Второй сын, Богуслав, – попроще. Он – сотник киевской дружины, но в жизни успел многое. Например, стать любовником дочери Рогволда Полоцкого Рогнеды. Еще до того, как Владимир убил Рогволда и сделал его дочь своей младшей женой. О связи Богуслава и Рогнеды он, к счастью, не знает. Еще младший сын боярина Серегея успел поссориться с главным жрецом Сварога, и тот, обиженный, устроил так, что имя Богуслава оказалось на жребии, который указывал на будущую жертву, угодную Сварогу.
Жребий этот забрал Владимир, который, во-первых, был немало обязан роду Серегея, а во-вторых, был главным жрецом одного из конкурентов Сварога – варяжского Перуна.
Забрал, но не аннулировал, так что жизнь Богуслава всё еще была под угрозой.
Тем более что Богуслав – христианин. Как и все в роду боярина Серегея. А еще жена боярина Сладислава – внучка болгарского царя по женской линии. Об этом, впрочем, знают только она сама и ее муж.
Кроме того, у боярина Серегея имеется дочь. Она замужем за Йонахом, сыном Машега, давнего друга Серегея и одного из самых знатных хазарских вождей, едва не казненного своим каганом, но сохранившего влияние, изрядную часть богатств и замечательные воинские навыки степного вождя в двадцатом поколении.
Такова общая картина. Должен также напомнить, что и Сергей Духарев, и его потомки – герои, придуманные самим автором. Однако они вписаны в исторический контекст так, чтобы их присутствие никоим образом не влияло на ход настоящей истории.
Вот, пожалуй, и всё. Более подробная информация – в предыдущих книгах.
Часть первая
Перун и Сварог
Темна южная ночь. Тьма лежит и над Горой, и над Подолом. И над новоставленным капищем старых богов, и над древними замшелыми идолами, спрятавшимися под сенью резных дубовых листьев.
Здесь, за частоколом черных от времени бревен со вздетыми на них оберегами, звериными и человечьими черепами, укрылась низкая темная изба, в которой на жертвенных овечьих шкурах спят вповалку сытые и пьяные «сварожьи дети», младшие служки страшного чужим и своим древнего бога.
Старшие сварги почивают отдельно, за кожаным пологом. Кто – сам, кто – с девкой. Все как на подбор кряжистые, бородатые, суровые даже во сне.
И уж совсем на особицу, за дубовыми дверьми, на мягком ложе из овечьей шерсти покоится главный служитель могучего Сварога. Кудлатая крупная голова главного жреца уютно лежит на мягкой груди дебелой пшеничнокосой девки. Вторая девка, такая же телистая и сисястая, сама устроилась на сварговой груди, и распущенные власы ее мешаются с кудрявой, как шерсть барашка, сварговой бородой.
В головах ложа, крохотным теплым огоньком, – масляная лампа. Натешившимся плотскими радостями спящим свет не мешает.
Над ложем висит густой дух браги и любовного пота, однако чья-то заботливая рука уже побеспокоилась о будущем пробуждении главного жреца, и на полу, рядом с «ночным» горшком, – вместительный кувшинчик с капустным рассолом.
Огонек изложницы – единственное светлое пятнышко на всем спящем капище, и это – на руку тем двоим, что среди ночи закинули крючья-когти на украшенные черепами колья изгороди.
– Медведь? – чуть слышно спросил один из них.
– Был да сдох, – так же тихо ответил второй. – Брагой опоили.
– Вот дурни, – первый блеснул улыбкой. – Вперед, брат?
– С Богом, – ответил второй, и оба, слаженно, быстро перебирая веревки руками, взлетели на частокол и прыгнули вниз.
Однако ж не все живое спало на капище. Спали только люди. А вот огромные кудлатые, полудикие, вскормленные жертвенными внутренностями волкодавы стражу несли бдительно. Свирепые псы не лаяли. С густыми утробным рыком они набросились на незваных гостей. Чтобы убивать чужих, им не требовалась помощь человека.
Но – не в этот раз. Двое «гостей», еще в прыжке, добыли оружие: один – недлинный мощный лук, другой – чуть изогнутую саблю. Трижды щелкнула тетива, трижды сверкнула сталь, вспарывая и густую шерсть, и толстую шкуру, и плотные мышцы, будто горячий нож – масло. По-иному и быть не могло для клинка и руки, поставленных на железную чешую панцирей.
Шесть зверей легли на землю, тут же пропитавшуюся кровью.
Стрелок, наклонясь, быстро и умело вырезал стрелы из собачьего мяса.
Второй застыл, ожидая и настороженно вслушиваясь в ночь.
Несколько мгновений – стрелок выпрямился, и оба «гостя», бесшумно и быстро, бросились к избе.
Дверь была открыта – для свежего воздуха, но дух внутри все равно был тяжкий, затхлый. Двое «гостей», никого не потревожив, проскользнули между спящими. Один откинул полог во вторую клеть, второй проник внутрь и чуть слышно прищелкнул языком. Первый проследовал за ним.
Дверь в третью клеть была закрыта. Сквозь щели пробивался желтоватый свет.
Первый достал из сумки на поясе маленькую склянку с маслом и капнул на дверные петли. Второй приоткрыл дверь. «Гости» проникли внутрь.
Главный жрец спал. Из раззявленного рта вырывался храп и смрадный дух перегара.
Двое – один оказался чернявым, второй – светловолосым – разом взяли спящих девок за белые горлышки.
Девки трепыхнулись было, но через пять дюжин ударов сердца так же разом обмякли. Обе были живы, но разбудить их теперь было бы трудно.
