– Нет, уважаемый. Я не говорю, что точат нож. Я говорю: места здесь опасные… Взять – ничего не возьмем. Разворошим только осиное гнездо.
Князь кивнул:
– Мы о том знаем, что взять тут нечего. Потому и направляемся в Сельцо. Ничего не дадут – накажем. Тогда осенью вдвойне дадут. Бояться будут. Особенно этот…- Аскольд, – подсказал Святополк.
– Да, он! – опять нахмурился Мстислав. Десятник удивленно взглянул на Святополка:
– Аскольд бояться не будет Это вы напрасно, уважаемый!…
Князь насторожился
– Ты его знаешь?
– И вы его знаете, господин. Старого Аскольда. Да все его знают… Мы вместе ходили в половецкую степь. Отец ваш его большим уважением жаловал…
– Пусть так, – перебил князь. – Ратные заслуги – это одно, а оброк платить – совсем другое.
– Он иначе отслужит, – пытался вступиться Корнил,
– Не отслужит уже – стар! – сказал значительно Святополк-киевлянин, – Я по просьбе князя два года записи веду. Аскольд ни разу не платил. Сегодня заплатить должен!
Князь поддержал:
– Я бы, может, и не заметил, памятуя о былых его заслугах… проявил бы великодушие… но… Беда Аскольда в том, что другие на него смотрят. Тоже платить не хотят… А у моей дружины потом лошади некормлены, слабы. И воины голодны…
Корнил не знал, что сказать, отнял руку от щеки. Мстислав велел:
– Подгоняй людей! Скоро отдохнут, – он оглянулся на дорогу. – За тем лесом, говоришь, Сельцо?
– Да, близко уже, – десятник опять затыкал дырку в щеке. – А вы все же не вырывайтесь вперед, господин. Здесь люди, точно, живут одним днем. Мстислав не ответил, пустил коня рысью. Святополк, бросив на Корнила насмешливый взгляд, поскакал за князем.
Когда киевлянин был уже достаточно далеко и не мог слышать Корнила, тот сказал:
– Ублюдок!…
И плюнул на след Святополка. Воины на худых изможденных конях были уже близко.
– Что, Корнил?..
– Говорю: поторапливайтесь!…
Теперь десятник намеренно держался от князя чуть поодаль. Он понял: у Мстислава и Святополка свои разговоры, в которые они не хотят посвящать никого. Значит, нечего раздражать князя. Разумнее будет держаться своего места!…
«Что-то замышляют. За должников взялись, – раздумывал Корнил. – Но не следовало бы им начинать с Аскольда. Как бы не ошиблись! Помельче бы им кого выбрать!… У Аскольда – девять сыновей. Правда, все, кроме младшего, живут своим домом. Но стоит только их кликнуть… И готова дружина! Ох, не просто будет с ними сладить! Все сыновья у Аскольда – великаны и смельчаки. Особенно младший. Кажется, Глеб… Отчаянная голова! Воин от рождения. И прозвище у него – Воин…»
Десятник покосился на своих дружинников.
«Тоже неслабые люди. В обиду себя не дадут. Испытанные».
Он улыбнулся своим мыслям. Со стороны его улыбка выглядела кривой злой ухмылкой. Корнил уже десять лет ухмылялся так. И никак иначе. Иначе он просто не умел; изуродованная щека не позволяла. Так зло и криво десятник улыбался всем: и князьям, и иным господам, и женщинам, которые ему нравились… Многих кто по слабее духом, бросало в дрожь от его улыбки. Кормил это знал. Иногда это ему нравилось, иногда злило его – в зависимости от настроения.
Сейчас никто не видел его злобной ухмылки.
Десятник тяжело глядел и спину князю и Святополку. Крепкие белые зубы поблескивали через дырку в щеке.
«Молод еще Мстислав. Рано Владимир дал ему удел, рано отделил. Не тому человеку молодой князь доверился, не с тем тайные разговоры говорит. Старый Владимир всегда больше полагался на тех, кто умело владеет мечом, чем на тех, кто велеречив не в меру и за пиршественным столом чувствует себя вольготно – подобно рыбе в воде. Старый Владимир никого к себе не приближал».
Корнил вздохнул. Взгляд его зацепился за рыжеватые волосы Мстислава, выглядывающие из-под отороченной мехом шапки.
«Неужели только за цвет волос порой зовут его Златым? Неужели не разберется, не блеснет золотым разумом, не прогонит от себя хитрую змею? По наущению змеиному будет жить?.. По следу змеиному ходить?.. С языка змеиного говорить?.. Наберется от высокомерного высокомерия?.. А десятник так и останется десятником?..»
Между тем Святополк с оглядкой – нет ли кого поблизости, не подслушивает ли кто – говорил:
– Все решает казна. Пуста она – на тебя никто и не взглянет. И к слову твоему не прислушается никто. Даже отец. Он будет слушать твоих братьев, у которых тяжело в кошельке. В твою сторону и не взглянет… А полна будет твоя казна, соберешь дружину. И не в тридцать человек, а в триста. Какое там! В три тысячи!… Тогда тебе, Мстислав, никто не указ. Ни братья твои, ни даже отец в Чернигове!… Это истина.
Мстислав внимал этим речам с искрой надежды во взоре. А Святополк продолжал:
– Отнимешь уделы у старших братьев. Что тебе оглядываться на них! Войдешь во вкус, почувствуешь силу… И Чернигов обложишь. Скинешь с престола отца. А там и прямая дорога на Киев. Всей Русью править будешь!…
При этих словах вздрогнул молодой Мстислав, выше приподнял голову.
Медоточивые речи Святополка проникали ему в самое сердце. Хитрый киевлянин заглядывал князю в глаза, был неумолчен:
– Я же не говорю, что ты лишишь их жизни: братьев и отца. Ты дашь им по такому уделу, какой сейчас у тебя. А сам возьмешь их власть. И сложишь воедино. И тогда сумеешь многое! Вообрази только: вся Русь – от моря до моря – у твоих ног. Ты ею правишь. Ты наравне с иными государями, ты многих выше. Ты – в жемчугах и пурпуре. Твой трон высок, только Бог над тобою… Ты сносишься с латинским миром, ты с Царьградом ведешь переписку… Со всех торговых подворий к тебе стекаются золотые ручейки…
– Что ж тут невозможного! – уверовал Мстислав.
– Вот, вот! – воодушевился Святополк. – И не так уж много от тебя требуется, князь! У тебя уже многое есть: родовитое ими, молодость, а значит – будущее; есть приметная внешность, ум… И очень важно: есть честолюбие!… Лишь не хватает казны. А почему?.. Ты сердцем, видно, добр. Ты мягок. Потакаешь бездельникам, памятуя о былых заслугах, множишь должников… Будь жестче, князь. Увереннее бери то, что принадлежит тебе. Не давай спуску таким, как Аскольд. Вставай им на плечи, иди по их костям.
– Ты прав, конечно. Мы пойдем с тобой далеко. Мы пойдем до самого Киева.
– О Киев!… – вздохнул Святополк.
Тем временем они проехали лес. За лесом увидели вырубки, за вырубками – только что вспаханные поля, а за полями – Сельцо. Издалека услышали лай собак.
Слева от дорога заметили пахаря в поле. Понукивая на кобылку, он шел за плугом, переворачивая толстые жирные пласты земли. Борозда взбиралась на горку.
